"Убей Будду! Убей патриарха!" Как дзен-буддизм покорял СССР

14 октября 2020 года в Улан-Удэ при странных обстоятельствах покончил с собой ученый-востоковед Николай Абаев. В 1980-х он был, без преувеличения, культовой фигурой, как человек, открывший советскому читателю загадочный мир дзена.

В СССР многие интересовались чань-буддизмом (или дзеном – в японской транскрипции), потому что это была религия монахов Шаолиня, владеющих особыми боевыми приемами и умеющих в одиночку одолеть десяток вооруженных противников. Видеофильмы об этих мастерах мордобоя из горных монастырей, попадая за железный занавес, поднимали волну увлечения восточными единоборствами.

Власти пытались бороться с "нездоровой спортивной модой". В 1981 году статья 219 Уголовного кодекса РСФСР "Незаконное хранение оружия" была дополнена примечанием "Незаконное обучение каратэ". Таким образом к штыку приравняли даже не перо, а голые руки. Сотрудники КГБ раскрывали и громили подпольные кружки каратистов, и как минимум один тренер был приговорен к реальному сроку.

При этом идеологическая база восточных единоборств – тот самый чань (или дзен) буддизм – под запрет не попал. В КГБ не видели связи между концепцией пустоты в учении Будды и боевым искусством "пустой руки" (буквальный перевод слова "каратэ"). Между тем связь была, и довольно прямая. Одним из первых в Советском Союзе это показал ученый-китаист Николай Абаев.

В 1983 году, в самое мрачное время андроповского правления, новосибирское издательство "Наука" выпускает в свет монографию Абаева "Чань-буддизм и культура психической деятельности в средневековом Китае". Эта книга познакомила советских читателей с текстами чаньского патриарха Хуэй-нэна и других учителей дальневосточной линии буддизма.

На Западе, особенно в США, мода на дзен началась гораздо раньше, в 60-е годы. Герои романов писателя-битника Джека Керуака ("Бродяги дхармы", "Сатори в Париже" и др.) стремились достичь "внезапного просветления", одновременно занимаясь медитацией и употребляя психоделические вещества. Последователем дзен-буддизма был писатель Джером Сэлинджер, чья послевоенная повесть "Над пропастью во ржи" стала голосом поколения, восстающего против потребительского общества.

В СССР таких писателей, разумеется, быть не могло, поэтому "Чань-буддизм" Николая Абаева очень быстро сделался бестселлером и настольной книгой для тех, кто хотел обрести внутреннюю свободу, подобно американским битникам. Казалось, что методы чань-буддизма подходят для такой цели как нельзя лучше.

"Мотив ритуального срамословия божества и осквернения собственных святынь, имеющий очень архаичные истоки и сохранившийся в народной праздничной традиции, совершенно отчетливо звучит, например, в словах чаньского патриарха Юнь-мэня, на вопрос некоего монаха "Кто такой Будда?" ответившего: "Палочка-подтирка!"; в знаменитом изречении Дэ-шаня "Будда – сухой кусок варварского дерьма", в изощренном богохульстве Линь-цзи, который назвал Будду "дырой в отхожем месте", легендарного первооснователя школы чань Бодхидхарму – "бородатым варваром", бодхи и нирвану – "столбом для привязи ослов", "невольничьими оковами", религиозную медитацию –​ "занятием для упрямых дураков" и т. д. К тому же разряду явлений относится экстремистский лозунг Линь-цзи "Убей Будду, убей патриарха!"​

Н. В. Абаев "Чань-буддизм и культура психической деятельности в средневековом Китае"

Такая непочтительность пришлась очень по душе читателям времен перестройки, на глазах у которых рушились казавшиеся незыблемыми авторитеты. "И только дедушка Ленин хороший был вождь, все остальные такое дерьмо!" – пела группа "Гражданская оборона", чей лидер Егор Летов тоже читал и любил книгу о чань-буддизме.

Сам Николай Абаев казался некоторым своим особенно горячим поклонникам чуть ли не реинкарнацией патриарха Хуэй-нэна. Кстати, последнее интервью с ученым, появившееся незадолго до его смерти, так и озаглавлено: "Интервью с первым патриархом российского чань-буддизма Абаевым Н. В."

Сергей Лепехов, доктор философских наук, профессор Института монголоведения, буддологии и тибетологии, в интервью Сибирь.Реалии рассказал о своем знакомстве с легендарным ученым.

– Мы познакомились в начале 80-х гг. в Москве, где я учился в аспирантуре, а Николай Вячеславович недавно защитил кандидатскую диссертацию в Институте востоковедения и сам меня разыскал. Общение сложилось на почве нашего интереса к буддизму, а также, возможно, в связи с моим базовым психологическим образованием, поскольку Николая Вячеславовича интересовали некоторые психологические проблемы саморегуляции поведения, и мое мнение по этому поводу его интересовало. Постепенно наши беседы переросли в совместную работу над некоторыми статьями, которые были опубликованы в соавторстве. Это сотрудничество продолжалось у нас до середины 80-х, после чего наши научные интересы стали расходиться, и каждый пошел своей дорогой.

Насколько я знаю, Николай Вячеславович никогда не был практикующим буддистом. Его основным интересом были восточные единоборства (у-шу), и дзэн-буддизмом он заинтересовался постольку, поскольку последний был идеологической и теоретической основой некоторых из этих единоборств (школа Шаолиня и т. д.). Никаким другим буддизмом, кроме дзэна, Н. В. Абаев никогда не интересовался и тем более практически не занимался, так же, впрочем, как и восточными единоборствами, интерес к которым у него также был только теоретическим. Однако среди его знакомых были ламы, что, возможно, послужило основанием считать его верующим буддистом.

– Как вы считаете, с чем была связана популярность буддизма (особенно дзена) в СССР? В последние годы советской власти многие приходили к буддизму через западную литературу и философию – битников, Сэлинджера, Юнга и других.

– Интерес к буддизму в нашей стране возник и существовал довольно давно и независимо от влияния западных стран. Это произошло, конечно, не в последние годы советской власти, а задолго до революции. Научный интерес к буддизму существовал еще с XVIII в. Многие российские востоковеды приобрели мировую известность. Словарь Бётлинга, вышедший в Петербурге, до сих пор считается самым полным и лучшим санскритским словарем в мире. Об этом можно писать много. Интерес к буддизму связан, прежде всего, с тем, что в числе подданных Российской империи были буддисты (калмыки, буряты), и государство граничило с буддийскими странами Монголией, Китаем, Японией. Образованные люди во всем мире испытывали интерес к Востоку, его истории и культуре. Общеизвестен интерес Л. Н. Толстого к буддизму. Темы, связанные с буддизмом, встречаются у Бунина, Лескова и др. Не исчезал интерес к буддизму и в советское время. Некоторые книги, например, "Дхаммапада" в переводе В. Н. Топорова, изданная в 1960 г., оказали, на мой взгляд, еще большее воздействие на читателей, чем книга Николая Вячеславовича. Были книги и о дзэн-буддизме других авторов, изданные ранее книги Абаева, известные в своем кругу, но не получившие такого признания. Популярность дзэн-буддизма в интерпретации Н. В. Абаева, я считаю, связана с тем, что в его книге дзэн связан с восточными единоборствами, которые после фильма "Гений дзюдо" интересовали в то время многих.

– Как вы оцениваете вклад Николая Абаева в изучение буддизма?

– Научный вклад Н. В. Абаева связан с тем, что он своими работами 1980-х гг. сумел привлечь интерес к психологическим проблемам буддологии, которыми у нас в стране в то время практически не занимались. Книга Н. В. Абаева о дзэн-буддизме, изданная в 1983 году, а также несколько буддологических сборников статей, вышедших вслед за этим; переиздание книги в 89 г. – все это оказало влияние не только на буддологию, но и способствовало распространению научных сведений о буддизме в широких кругах, т. к. тиражи выходивших книг постоянно и в значительной степени увеличивались. В этом есть заслуга не только авторов, но и новосибирского издательства "Наука", осуществлявшего для того времени (да и для нашего, пожалуй) достаточно смелую издательскую политику, позволившую получать прибыль от научных изданий. К сожалению, по непонятным мне причинам в дальнейшем Николай Вячеславович резко сменил тематику своих исследований, оставив не только буддизм, но даже и свою основную специальность – китаеведение, – рассказал Сергей Лепехов.

При советской власти буддизм был разрешен только на территории Бурятии. После войны здесь заново открыли дацаны (монастыри), разгромленные во время "безбожной пятилетки" 1932–1937 гг. Начиная с 60-х годов среди интеллигенции Москвы и Ленинграда стало модно ездить в Бурятию "за настоящим буддизмом". Кроме официально разрешенных (и находящихся под надзором КГБ) монастырей, существовали нелегальные буддистские общины, объединявшиеся вокруг ламы-учителя. Самым известным бурятским ламой советского периода был Бидия Дандарон, которого в 1972 году приговорили к пяти годам колонии за "создание буддийской секты". Два года спустя Дандарон умер в лагере, но община его учеников продолжала существовать. Екатерина Плютинская, в середине 1980-х входившая в общину Дандарона, вспоминает, как с началом перестройки в Бурятию началось паломничество "ищущих просветления". Людей особенно привлекала возможность увидеть живых тибетских лам.

– Когда в 1989 году в Бурятию впервые приехал Бакула Ринпоче (известный буддистский лама и политический деятель Индии. – СР), который давал посвящение (ритуал вступления в буддистскую общину. – СР), то русским попасть на церемонию было практически невозможно, – вспоминает Екатерина Плютинская. – Милиция оцепила территорию дацана и пропускала внутрь только бурятов. Некоторые ребята из нашей общины все-таки смогли за оцепление проникнуть, потому что за годы жизни среди бурят они приобрели не очень явные, но вполне бурятские черты. А мы, все остальные, покорно стояли за оцеплением. Как вдруг произошла замечательная вещь – один из монахов, который всегда строго гонял посторонних, отодвинул металлическое заграждение и сказал: "Ну, вы, православные буддисты, айда с нами". Так что мы обошли вокруг храма вместе со всеми, а потом были допущены на посвящение.

– На ваш взгляд, что привлекало в буддизме молодежь перестроечных времен?

– Боюсь, что в первую очередь экзотика. Молодежь, люди помладше меня, шестидесятых годов рождения, которые в то время приезжали в Бурятию, у них путь был такой – хиппи, наркотики, буддизм.

У самой Екатерины Плютинской интерес к буддизму возник "по семейным обстоятельствам": её мать, московский историк Екатерина Поршнева, занималась исследованием религиозных движений средневекового Китая. Одним из учеников Поршневой был Николай Абаев, который запомнился Екатерине как застенчивый провинциал, неуютно чувствовавший себя в Москве, среди светил академического мира.

– Я помню, что подруга моей матери, Евгения Завадская, блестящий знаток японской и китайской культуры, критически оценивала творчество Николая. Мама, наоборот, его защищала и доказывала, что в его работе достаточно много интересного материала. Мама редактировала язык и стиль текстов Абаева, чтобы придать им необходимый академический лоск. Лично у меня Николай всегда оставлял ощущение какой-то внутренней раздвоенности: с одной стороны, человек искренне увлечен всем, что связано с буддизмом, но при этом старается, чтобы с карьерой у него тоже было всё в порядке. Понятно, что совмещать это было довольно трудно.

– Из Бурятии вы вернулись в Москву. А с Николаем Абаевым после этого вы встречались?

– Да, мы встречалась с Колей ещё один раз, в начале 90-х годов, когда он приезжал в Москву на какую-то шаманскую конференцию. Он приходил к нам в гости, мы посидели, пообщались, и он произвел на меня тогда тяжелое впечатление. Я вообще-то к мистике не склонна. Но то, что там, в Бурятии, духи ходят просто толпами и ты их чувствуешь, – это правда. И заигрывать с ними не стоит. Когда я жила в Улан-Удэ, приезжала "с запада", как говорят в Бурятии про Москву, одна дама, ищущая мудрости Востока. Она сняла квартирку, и ей сразу же начала мерещиться всякая нечисть. С перепугу дама отправилась в дацан, к одному мудрому дедушке, который ей сказал: "Дорогая, мертвым очень скучно от того, что их никто не видит, а если вдруг кто-то из живых их увидел, они сразу начинают такого человека обступать. Поэтому ты постарайся их не замечать…" Но шутки шутками, а влезать туда опасно, и моё личное впечатление от последней встречи с Колей было именно такое – что он в этот мир слишком глубоко погрузился, – считает Екатерина Плютинская.

Обстоятельства гибели Николая Абаева, который страдал от голода и нищеты, будучи профессором двух университетов, в Улан-Удэ и Кызыле, возмутили многих: и тех, кто помогал Абаеву в последние месяцы жизни, и тех, кто узнал о его смерти только из СМИ. Причины самоубийства ученого остались неясны. Люди, которые могли бы их прояснить, предпочитают хранить молчание и отказываются от комментариев. Поэтому все версии, от бытовой до мистической, имеют право на существование.

Но каким бы духам ни поклонялся в конце жизни профессор Абаев, для читателей самой главной его работой всегда будет книга о чань-буддизме, создавшая субкультуру "русского дзена" и остающаяся источником вдохновенных цитат на все времена.

"Когда искренний человек исповедует ложное учение, оно становится истинным, а когда неискренний человек исповедует истинное учение, оно становится ложным", – говорил один из самых выдающихся чань-буддистов китайского средневековья Чжао-чжоу".

Николай Абаев. "Чань-буддизм и культура психической деятельности в средневековом Китае"