Россию исключили из руководства Организации по запрету химического оружия. Это ключевой орган управления ОЗХО, который избирает меры в отношении государств-нарушителей, расследует случаи предполагаемого применения химического оружия, а также рассматривает просьбы о защите от применения химоружия или угрозы его применения. От Восточной Европы в совет вошли Украина, Польша и Литва. Российский МИД заявил, что голосование проходило в условиях беспрецедентного политического давления, а РФ подверглась "избирательной экзекуции". История создания и применения химического оружия – в историческом очерке Сибирь.Реалии*.
В военном арсенале СССР имелись огромные хранилища, наполненные баллонами с отравляющими веществами и химснарядами. Они пополнялись ядовитой химией с первых лет существования Советского Союза, и к 90-м годам минувшего века, по некоторым оценкам, химоружие в СССР имелось в 373 точках (заводы, склады химических боеприпасов, военно-химические полигоны, арт- и авиаполигоны), а его запасы считались крупнейшими в мире – около 40 тысяч тонн. Немалая часть ОВ находилась в Сибири, где начиная с 30-х годов готовились к применению "химии" сперва против японцев, а затем против китайских войск.
Занюхать газы шарфиком
Принято считать, что история боевых отравляющих веществ начинается с химической атаки 22 апреля 1915 года в районе бельгийского города Ипр, где немцы, дождавшись попутного ветра, открыли вентили закопанных на нейтральной полосе баллонов с хлором и выпустили его ядовитое облако в сторону англо-французских войск. Поскольку ветер был не сильным, а англичане и французы расположились в низине, 160 тонн ядовитого газа растеклись по траншеям и окопам, унеся жизни 1100 человек. Люди с воплями носились по окопам, падали и бились в судорогах, ловя воздух перекошенными ртами. Через час, когда облако рассеялось, немецкий пехотный батальон занял траншеи противника, усеянные посеревшими трупами, без единого выстрела. Событие зафиксировали фронтовые корреспонденты и фотографы, а газетчики раструбили о нем по всему миру, и имя бельгийского городка навсегда вошло в историю войны благодаря названию, которое получил этот отравляющий газ: иприт.
Впрочем, первыми применять на поле боя газы начали не немцы, а французы – просто у них это получалось не столь эффектно. Еще в августе 1914 года, в первые дни войны, они использовали против немцев гранаты, начиненные слезоточивым газом, а с зимы 1915-го – винтовочные гранаты с хлором. Вещь, конечно, неприятная и ядовитая, но в малых масштабах незаметная. После Ипра все изменилось в одночасье, и армии враждующих стран начали не только лихорадочно создавать новые смертоносные газы, но и придумывать новые способы, как от них защититься.
Оказалось, что спастись от хлора не так уж сложно: достаточно вдыхать воздух сквозь смоченную в воде тряпку. Поэтому уже следующая немецкая газовая атака, которая произошла спустя два дня на соседнем участке фронта, где оборонялись канадцы, полностью провалилась. Солдаты противника были наслышаны о новом оружии, а также о том, что сами немцы идут в атаку в специальных марлевых повязках, пропитанных какой-то жидкостью. Канадцы намотали вокруг лиц смоченные в дождевой воде шарфы – и почти все уцелели. Поэтому, когда немцы неторопливо и вальяжно пошли в сторону притихших канадских окопов, их ждал неприятный сюрприз: кинжальный пулеметный огонь и плотные винтовочные выстрелы.
Да, новое оружие поражало воображение обывателя, но не всегда поражало противника. К тому же оно требовало идеальных погодных условий, предельно скрытной подготовки и внезапности. Тем не менее генералам оно очень понравилось. Британские, французские, русские химики день и ночь теперь создавали новые его разновидности, которые могли бы лучше проникать сквозь мокрые тряпки в легкие, сжигать кожу и слизистые оболочки глаз. Бромистый бензил, фосген и так далее…
Одновременно техники испытывали новые и новые виды противогазов, чтобы защитить солдат от отравляющих веществ противника. И не только солдат, но и лошадей кавалеристов, и даже служебных собак! В полной экипировке кавалеристы теперь выглядели как настоящие всадники апокалипсиса.
Самый серьезный недостаток иприта, несомненно, выявился во время газовой атаки англичан 15 октября 1918 года, когда капрал Адольф Шикльгрубер, вдохнув его небольшую дозу, не погиб, а всего лишь на время потерял зрение и голос. Если бы этот газ был чуточку смертоносней, история Европы вполне могла бы пойти другим путем. А так – два месяца в госпитале, где Гитлер был полностью предоставлен своим мыслям. Спустя много лет он написал: "Когда я был прикован к постели, ко мне пришла идея, что я освобожу Германию, что я сделаю её великой. Я сразу понял, что это будет воплощено".
И все-таки главным смертоносным газом, который активно использовали все стороны, оставался иприт (он же "горчичный газ"). Производить его было нетрудно, хранить несложно, да и применять не составляло труда. Хоть в баллонах, хоть в снарядах, хоть в авиационных бомбах. Уже летом 1915 года немцы обрушили серию газовых атак на русский фронт под Болимовым, где погибло несколько тысяч солдат. Спустя год, во время Брусиловского прорыва, русские ответили им химическими снарядами, начиненными хлорпикрином (практически тем же ипритом). Не отставали и англичане, и французы.
Что касается России, то даже после конца войны химические атаки здесь не прекратились. Остатки химоружия от случая к случаю использовались и белыми, и красными – внутри страны, по своим. А в 1921 году Тухачевский использовал последние запасы иприта для подавления крестьянского восстания в Тамбовской губернии.
Всего же за годы Первой Мировой было использовано примерно 124 200 тонн хлора, уничтожившего 90 тысяч человек. Конечно, в "математике войны" эта цифра кажется довольно небольшой – по сравнению с миллионами убитых фугасными снарядами и скошенных пулеметными очередями. Но появление на поле боя первого в истории оружия массового уничтожения имело огромное психологическое значение. Тихая, мучительная, неизбежная смерть, которая мягким облаком накрывает все живое на целые квадратные километры, превращала привычную для человечества войну в совсем уж бессмысленное занятие, подобное коллективному самоубийству.
"Химическая борьба с конским транспортом"
В Красной армии химические войска начали создаваться осенью 1927 года. А в сентябре 1928 года первые две части – 1-й химический полк и 2-й учебно-опытный химический батальон – уже приняли участие во Всесоюзных маневрах в районе Киева. Им было поставлено несколько задач: "заражение в тылу противника при рейдах конницы", заражение подступов к советским подразделениям, а также создание так называемого "газового болота" – неподвижного облака из отравляющих вещества. По итогам маневров был сделан вывод, что химическое нападение является "практически целесообразным", и с 1930 года химические подразделения стали появляться по всей стране. Так, 2-я химическая рота была создана в Новосибирске, 3-я – в Хабаровске.
Начальник Военно-химического управления РККА Яков Фишман называл главным преимуществом химических войск их дешевизну при высокой эффективности. С началом войны это качество могло оказаться решающим, поэтому к 1936 году стали создаваться такие мощные подразделения, как химические дивизии, и даже целый химический корпус. На Дальнем Востоке, к примеру, по распоряжению Наркома обороны СССР Клима Ворошилова от 1 июня 1936 года были сформированы отдельная химическая бригада в Забайкалье и тяжелая авиахимическая эскадрилья. Армия так гордилось этим достижением второй пятилетки, что на предвоенном XVIII съезде ВКП(б) Ворошилов не забыл попугать Запад сообщением, что за 5 лет советские химические войска "численно выросли вдвое".
Авиации в предстоящей химической войне отводилась особая роль. Фишман курировал создание "химических самолетов", которые смогли бы поражать противника "аэрохимбомбами" и распылять отравляющие вещества. 4 апреля 1935 года в постановлении Совета труда и обороны СССР о подготовке к химической войне решено было оснастить средствами химического вооружения все виды самолетов Страны Советов. Увлечение химвооружением авиации было в те годы настолько сильным, что даже заместитель наркома обороны Михаил Тухачевский написал и распространил по всей армии статью "Химическая борьба с конским транспортом".
Образцы химоружия тут же тестировали на практике. На одном только артполигоне в Чебаркуле возле Челябинска в августе 1936 года было израсходовано 280 химснарядов с ипритом. А особенно активные испытания шли в Забайкальском военном округе – на "переднем крае противостояния японскому милитаризму". После масштабных учений химических войск на полигоне возле станции Ясная в Читинской области летом 1936 года был сделан вывод, что "широкое применение химоружия авиацией в зимних условиях возможно".
Конец масштабным планам по ведению наступательной химической войны положил арест Якова Фишмана. 5 июня 1937 года он был признан виновным по делу военно-эсеровского центра и приговорен к 10 годам лагерей. Лишившись "идеолога химоружия", руководство Красной армии перестало наращивать химвойска, однако подготовка к использованию отравляющих веществ продолжилась. Так, на авиаполигоне Старцево неподалеку от Красноярска в августе 1938 года прошли химические учения 1-го авиационного полка с выливанием иприта, а в сентябре 1939 года – сухопутные учения по преодолению зараженного ипритом участка.
"Прекратить подобные безобразия"
Армейское руководство не смущало большое количество несчастных случаев, связанных с химоружием. Например, при транспортировке бочек с ипритом к району боев у озера Хасан одна из бочек перевернулась, яд вытек на железнодорожные пути, "поразив" 6 военнослужащих и 1 рабочего станции Бельмановка. После этого даже был издан приказ по 1-й Краснознаменной армии, предписывающий "прекратить подобные безобразия, когда собственным химическим оружием выводим из строя бойцов и командиров".
Разумеется, ситуация не изменилась, солдаты по-прежнему регулярно погибали от отравляющих веществ. А если командиры частей "осторожничали", будущий маршал Иван Конев не стеснялся их подгонять: в мае 1939 года он потребовал "положить конец трусости и излишней осторожности, служащей причиной того, что части с боевыми отравляющими веществами работать не умеют".
Ассортимент отравляющих веществ, хранившихся под Иркутском (Иркутск-Батарейная, станция Мальта), на полигоне гарнизона Сосновый Бор под Улан-Удэ, и на множестве складов Забайкальского военного округа, был таков, что даже краткое перечисление веществ вызывает легкое удушье. Уже устаревший, но зато дешевый и практичный иприт, накопленный в количестве десятков тысяч тонн, соседствовал здесь с тысячами тонн куда более смертоносных люизита (вещество кожно-нарывного действия, "роза смерти", как романтично называют его военные), зарина и зомана. Всем этим предполагалось "уравнивать" количественный перевес противника в случае войны с Китаем. А если бы этого вдруг оказалось мало, список ОВ венчался "вишенкой на торте" – куда более опасным химическим оружием, которое хранилось в универсальных двухтонных контейнерах. Это был советский вариант американского V-газа, и каждый из этих небольших контейнеров содержал количество токсодоз, достаточное для уничтожения половины населения всей планеты. Всего таких контейнеров в СССР имелось около 400, и большая их часть также находилась где-то в Сибири.
Кроме того, безлюдные сибирские пространства представляли удобный и относительно безопасный полигон, где всю эту отраву можно спокойно испытывать. Об этом мало кто знает, но СССР был единственной в мире страной, которая регулярно применяла настоящие боевые отравляющие вещества в ходе обычных общевойсковых учений.
Так, на авиаполигоне Старцево возле Красноярска в августе 1938 года проходили химучения 1-го авиационного полка с выливанием иприта, а в сентябре – сухопутные учения по преодолению зараженного ипритом участка авиаполигона. Оставшийся иприт просто зарыли. Схожие учения проходили в Кемеровской области в районе Юрги и в Приморский крае, а в Забайкалье в конце 30-х годов иприт регулярно выливали на землю с самолетов, летящих на малой высоте. О том, чтобы дезактивировать все эти яды, не шло и речи. Куда важнее было пополнять их запасы.
Интенсивная боевая химическая подготовка всех родов войск в СССР продолжалась до 1941 года.
Германия догоняет
После окончания Первой мировой войны многие страны были более-менее убеждены, что их величие зависит от количества отравляющих веществ и противогазов. Англичане, американцы и СССР стремительно наращивали производство хлора, создавали минометы для "газовых" снарядов, устанавливали распылители газов на самолетах. И, хотя по Женевскому протоколу 1925 года военное применение ОВ было запрещено, никто не сомневался, что следующая мировая война будет газовым апокалипсисом.
Для немцев иприт скоро стал вчерашним днем, потому что 23 декабря 1936 года в лаборатории "И. Г. Фарбен" в Леверкузене было создан новый, куда более смертоносный, газ "табун", первый из семейства нервно-паралитических газов, а спустя два года там же были синтезированы одни из самых страшных боевых отравляющих веществ, известных человечеству – зарин и зоман. Они были в миллионы раз ядовитей иприта и вызывали неизбежную и быструю смерть, даже если попадали на кожу в виде мельчайшей капли.
К началу войны химическая промышленность Германии производила более 100 тысяч тонн боевых ОВ в год (в том числе и тонны нервнопаралитических газов, которых не было ни у одной армии мира), а военные располагали многими миллионами химических снарядов и бомб, готовых к применению.
И тем не менее ни один из этих снарядов так и не был использован. Ни в начале войны, против Англии. Ни в разгар боевых действий, против СССР. Ни в конце, против наступающих фронтов советских войск и американских союзников, когда, казалось, терять Гитлеру, мечтавшему об "оружии возмездия", было уже нечего.
Почему же боевые отравляющие вещества, применение которых так потрясло все человечество в начале XX века и запасы которых спешно копили все враждующие страны, готовясь к новой международной бойне, практически не использовались в кровавых и бескомпромиссных схватках Второй мировой войны?
Однозначного ответа на этот вопрос, как ни странно, у историков нет до сих пор.
"Утопим в иприте!"
На протяжении всей войны, вплоть до мая 1945 года, немцы перевозили с фронта на фронт начиненные химией снаряды и бомбы. Солдаты вермахта ни на час не расставались с противогазами, упакованными в длинные ребристые цилиндры. Впрочем, точно так же вели себя и армии других стран. В СССР при каждой дивизии имелись службы химразведки, постоянно следившие за чистотой местности. Англичане держали наготове химические бомбы возле ангаров с бомбардировщиками. Даже американцы в декабре 1943 года, высаживаясь в Италии, привезли с собой сотни тонн иприта – и "потеряли" их во время налета немецкой авиации при высадке в Бари, потравив при этом полгорода. Однако никто не спешил отдать приказ о газовой атаке, чтобы стать первым нарушителем Женевской конвенции, виновником химического апокалипсиса.
Впрочем, на Восточном фронте немцы были к этому очень близки. В конце зимы 1942 года их военные части в районе Харькова и Таганрога начали получать противогазы нового образца, а у советской разведки появилась точная информация, что ими готовится применение газов зарин, зоман, циклон Б и табун (против которых советские противогазы были бессильны). Сталин тайно сообщил Черчиллю об этих планах, и в марте 1942 года тот выступил по радио с речью, в которой подчеркнул, что "Англия будет рассматривать применение ядовитых газов против СССР так же, как если бы это нападение было произведено против самой Англии, и ответит применением газов против городов Германии…"
И действительно, Англия к началу войны накопила огромное количество ОВ, а Черчилль в случае применения немцами химического оружия уже неоднократно обещал "утопить в иприте" все немецкие города, где хронически не хватало убежищ от газового оружия, а плотность населения была настолько высокой, что жертвы исчислялись бы миллионами…
Вполне вероятно, что именно это заставило Гитлера остановиться, хотя сам он располагал куда более смертоносной "химией".
Но, конечно, существует еще одно объяснение (крайне сомнительное, учитывая все, что мы знаем о Гитлере): будучи сам жертвой газовой атаки, пережив весь ее ужас, он не решался ввергнуть Германию и Европу в химический апокалипсис.
Впрочем, эту версию никогда и никто уже не сможет подтвердить.
Как все закончилось
После окончания Второй мировой и появления ядерного оружия "химия" перестала казаться оружием апокалипсиса. Разработка новых отравляющих веществ велась уже вполсилы. Военные теоретики наперебой доказывали, что они крайне невыгодны, неудобны и неэффективны. Их сложно хранить, они требует идеальных погодных условий для применения, зависят от направления переменчивого ветра, от них легко укрыться солдатам, но они смертельны для природы и местных жителей… И вообще, даже опыт Первой мировой войны показал, что артобстрел в десятки раз эффективней газовой атаки. Поэтому-то, мол, никто и не применял ОВ во Второй мировой…
Безусловно, военные не любят расставаться со своими смертоносными игрушками, даже если признают, что они бесполезны. Но, поскольку физики подарили им ядерную, а затем и термоядерную бомбы, химоружие оказалось заброшенным в пыльный угол.
В 1974 году Никсон и Брежнев подписали соглашение о запрещении химического оружия, а в 1976 году его подтвердил в Женеве Форд. Запасы газов с экзотическими и красивыми названиями, накопленные на всех континентах, постепенно стали уничтожаться.
А в 1991 году СССР распался – с куда большей скоростью, чем распадаются смертоносные химические соединения. Большая химическая война не состоялась, но от химоружия Советский Союз так и не отказался до самого конца своего существования. К 1990-м годам запасы химического оружия в России считались одними из самых больших в мире – 39 967 тонн. С середины 90-х годов под эгидой организации ОЗХО уничтожение этих запасов было, что называется, "поставлено на поток". Для этого пришлось построить сложные заводы и предприятия, целую индустрию. 21 марта 1996 года правительство РФ приняло федеральную целевую программу "Уничтожение запасов химического оружия в Российской Федерации".
"К нам будут свозить всякое дерьмо со всей планеты"
Одним из арсеналов, где оно хранилось в советские годы, был город Щучье в Курганской области. В 2009 году там был открыт "Щучанский завод по уничтожению химического оружия", ставший пятым подобным предприятием в стране.
– Завод по УХО уже тогда вызывал опасения, но благородная цель и халява оправдывали место расположения рядом со складом, чтобы исключить перевозки, – поясняет Сергей Еремин, президент Фонда общественного контроля за состоянием окружающей среды и благополучием населения.
22 сентября 2015 года на Щучанском заводе был уничтожен последний боеприпас. В наследство жителям Щучьего осталось около 40 тонн отходов – токсичных битумно-солевых масс. Исследовав их в 2016 году, ученые пришли к выводу, что если "эти отходы попадут в грунтовые воды, то нанесут непоправимый вред здоровью животных и людей". До сих пор неизвестно, какие меры были приняты, чтобы подобное предотвратить.
Сейчас Госкорпорация "Росатом" создает на месте Щучанского завода экотехнопарк "Щучье" – комплекс по переработке отходов I и II классов опасности. Многие в Щучьем сомневаются в безопасности и этого проекта.
– Все зависит от условий хранения отходов, а быть уверенным, что они будут храниться нормально, нельзя. – говорит житель Щучьего Ринат Сафин.
Но больше всего в Щучьем сегодня боятся, что в новом "экотехнопарке" начнут утилизировать отходы разного класса опасности и не только из соседних регионов страны.
– Теперь к нам будут свозить всякое дерьмо со всей планеты в громадных количествах и концентрации складирования для обеспечения технологических запасов. Только совершенным идиотам может прийти в голову такая идея! – возмущается Сергей Еремин и добавляет, что эксперты Фонда общественного контроля за состоянием окружающей среды и благополучием населения "выявили целый ряд нарушений действующего экологического законодательства при создании экотехнопарка "Щучье", однако это никого не остановило".
Ядовитое наследие
Многие годы в сейфах "химических" советских институтов неожиданно обнаруживались образцы отравляющих веществ, лежавшие там с середины минувшего столетия. Так, например, в Томском политехническом институте профессор Леонид Кулев, чьим именем названа одна из улиц города, во время Второй мировой войны работал с боевыми отравляющими веществами. Точнее будет сказать, что в институте ходили слухи о том, что Кулев занимается "военной химией", но никаких статей и научных работ по этой теме профессор не публиковал. Секретность была ещё одним страшным оружием советской власти.
Профессор ТПУ Виктор Филимонов, бывший заведующий кафедры Органического синтеза ТПУ, вспоминает о "спецоперации" по уничтожению содержимого сейфа своего предшественника, профессора Кулева:
"…Вскоре после назначения заведующим меня позвал ректор И. П. Чучалин и озадачил: "Давай, решай вопрос со своими ядами". С "моими", выходит уже.
В годы войны мой предшественник занимался таинственными секретными исследованиями. Среди прочего имущества на кафедре оказался вмурованный в стену железный шкаф с висячим замком, а в шкафу стояли и лежали штук 30 разного калибра банок и запаянных колб. Одна-две банки были с этикетками, например, жестяная консервная банка с надписью по-немецки "Phosgen" и четким имперским орлом. Большинство же склянок были вовсе не подписаны.
Решили неизвестные яды "гидролизовать" насыщенным раствором щелочи и захоронить в глубоких скважинах на институтском полигоне. Летом 1986 года, рано утром, чуть рассвело, подогнали к корпусу бортовой ЗИЛ-131 с военной кафедры, и мы втроем (мой коллега, я и водитель) начали сносить в кузов колбы, уложенные в заготовленные ящики с песком. Сели рядом с ящиками и поехали, у каждого на боку противогаз. Едем потихоньку, лето, тепло, тишина, вокруг из-за раннего времени пустота. И вдруг где-то за Степановкой пахнуло запахом чеснока, а по книжкам мы знали, что именно так пахнет фосген. Ну, думаем – беда, разбилась какая-то емкость. Натягиваем противогазы и стучим по кабине, чтобы остановиться и обследовать груз. А водитель, как увидел наши "лица", тут же выскочил из машины и дал деру. Колбы на проверку оказались целы, мы сняли противогазы, а чесночный дух все равно чувствуется. Когда осмотрелись, увидели, что стоим рядом с огромной лужей, откуда и тянет зловонием. Надо ехать дальше, а водителя нет. Кричали до хрипоты, пока он не вылез из кустов, громко проклиная нас лично и всю органическую химию.
На полигоне, в противогазах кидали колбы во фляги с щелочью и разбивали их там доской. Все разбили благополучно, но из одной склянки при контакте со щелочью вдруг повалил неожиданно со страшной силой белый дым (до сих пор не могу понять, что это было?) и этаким джинном из кувшина поднялся метров на десять. А полигон расположен в низине, под обрывом, на котором вдруг появился человек – ранняя пташка – стоит там и любуется утренней природой, слушает, как птички чирикают. А белый дым тем временем летит в его сторону. Мы машем руками, кричим, но из-за противогазов он нас не слышит. Наконец, обратил внимание, увидел прыгающих внизу чертей с хоботами и очень быстро убежал, слава богу. Представляю, что он, наверное, думал: ну, всё, больше ни капли!"
В. Д. Филимонов "Полунаучные воспоминания"
Радость была недолгой
Так или иначе, но 27 сентября 2017 года Москва ко всеобщему удовлетворению сообщила, что полностью разделалась со всем химоружием, какое у нее было…
Но как известно, радость по поводу полного отказа России от химоружия была недолгой: уже 4 марта 2018 года в английском городе Солсбери был применен "Новичок" – военный яд из семейства боевых отравляющих веществ, разработанных в российских лабораториях, и с тех пор статус России как державы, свободной от химоружия, выглядит, мягко говоря, крайне неубедительно.
Когда дэнээровский полевой командир Басурин намекнул о возможности применения химического оружия в Мариуполе (где в подземельях завода "Азовсталь" держали оборону части полка "Азов"), мало кто усомнился в реальности исполнения этой угрозы, хотя отравляющий газ "официально" не применялся на поле боя уже 80 лет.
Кстати, последний раз случилось это совсем недалеко от Мариуполя, в Крыму, где в 1942 году тысячи не успевших отступить русских солдат укрылись в неприступных Аджимушкайских каменоломнях под Керчью. Именно там в первый и последний раз за всю войну немецкими войсками был применен иприт – далеко не самое смертоносное отравляющее вещество, имевшееся тогда в арсенале Абвера. Но на большее они не решились, и газовая атака (во время которой погибло несколько сотен красноармейцев) стала лишь эпизодом в многомесячном противостоянии героических защитников Керчи и оккупационных войск.
И вот нас опять пугают применением химического оружия.
И, кажется, всерьез.
Но откуда? Его же вроде нет?
Впрочем, Россия сегодня – такая страна, что если в ней что-нибудь есть, то на поверку часто этого нет. Например, выборов, свободы слова, гражданского общества. А если нет – так, может, и есть. Как, например, получается с химическим оружием. Ведь если кто-то продолжает разрабатывать "новичок" (по структуре это близкий родственник табуна, зарина и других ОВ. Химически его получение тривиально), то вполне возможно, что и какие-нибудь "старички", вроде зарина и иприта, у нас имеются в достатке. Ну, может, не у нас, а у той же ДНР, где химики вполне способны справиться с задачей столетней давности и сварить незамысловатую отравляющую мерзость на основе хлора.
Это как раз совсем не сложно.
Сложнее понять, как в XXI веке можно всерьез обсуждать применение химического оружия.
* Текст из архива Сибирь.Реалии.
