В те давние времена, когда мир божий был наполнен не телевизорами, компьютерами и вирусами, а лешими, ведьмами да русалками, когда реки текли молочные, берега были кисельные, а над полями летали жареные куропатки, люди тоже любили гулять, веселиться да отдыхать от трудов своих праведных. Это сейчас в России отмечается более 300 праздников – государственных, религиозных, профессиональных и пр. В прежние времена народ не мог так расточительно распоряжаться своим временем, ценил нужность и важность труда, и потому на праздное времяпрепровождение тратил свою жизнь куда как экономнее. Но как раз именно то, что не в избытке, то, чего мало, мы и ценим намного дороже. И потому праздники народ отмечал с размахом и фантазией.
Нельзя объять необъятное, поэтому речь пойдёт только о двух забавах, которые так веселили и бодрили наших прадедов и которые совершенно невозможно даже представить в сегодняшней реальности.
Взятие снежного городка
Великолепная картина сибирского по происхождению художника В. И. Сурикова "Взятие снежного городка" известна всем или почти всем. Однако, к слову сказать, писалась она в 1889–1891 гг. преимущественно в Красноярске, поскольку эта молодецкая забава, ещё живая в Сибири, в европейской России к той поре уже уходила в область преданий. В сибирских же сёлах (например, под Томском) снежные городки "брали" ещё и в 1920-х гг.
Сюжет суриковского полотна передаёт только заключительный этап старинной народной игры с таким названием, а в целом бравому наскоку на снежную преграду предшествовал целый ряд действий. Надо сказать, что лошадь – и не одна! – была на каждом крестьянском дворе, без неё ведение крестьянского хозяйства было попросту невозможным. Их разводили, лелеяли, холили, ими бахвалились перед соседями, их воровали… И в череде масленичных развлечений лошадь тоже занимала важное место.
Например, обязательными были катание на лошадях в нарядных упряжках. В эти дни хозяева отодвигали в сторону рабочую сбрую и брали в руки так называемую праздничную – из кожи с блеском, с множеством начищенных медных блях и длинными кистями. И запрягали не розвальни, а сани-кошеву с сиденьями, обитыми кожей либо бархатом, с высоким облучком. Разряженное в пух и прах семейство в такой кошеве демонстрировало односельчанам свой материальный достаток и социальный уровень.
А молодые парни и не потерявшие задора взрослые мужики устраивали "верховые" конские бега на определённой дистанции.
Нередко с такими бегами сочеталось и "взятие" или "ломание" городка. Для того требовались две группы игроков. Здесь было несколько вариантов. В сёлах покрупнее население всегда образовывало группы – где-то по месту обитания (по "концам" деревни – помните у Л. А. Руслановой "Не ходи на тот конец / Ох, не носи девкам колец"), где-то по времени проживания (после Столыпинской реформы – "старожилы" и "новосёлы"), где-то по родству. Мелкие деревни для игры объединялись с соседями. Главное, чтобы были две группы: одна должна оборонять снежную крепость, другая – брать.
На смельчаков, кто доскакал до самых стен или сумел ворваться внутрь "крепости", сверху падали горящие снопы соломы
Строить "город" начинали всем селом. Занимались этим, как и последующими фазами игры, преимущественно молодёжь. У Сурикова, надо сказать, "города" практически нет. Очевидно, из желания акцентировать всё внимание зрителя на экспрессии всадника, на его образе, в котором, по выражению искусствоведа В. Кеменова, "бурлят огромные запасы богатырских сил, жизнерадостности, веселья", художник намеренно не стал вводить в сюжет сам "городок", изобразив всего лишь какую-то невзрачно-аморфную кучу снега. В действительности же возводили высокие стены, на которые накладывали снопы соломы; между стенами, как и требуют законы фортификации, оставляли только узкие проходы, которые затрудняют наступление и облегчают оборону.
Были и другие варианты препятствия, которые трудно назвать городком в изначальном смысле этого слова. Могли, например, насыпать гору снега и обледенить её. Забраться на неё хоть конному, хоть пешему было непростой задачей.
Часто на такой горе или внутри городка выставлялся приз, который либо доставался наступающим, либо оставался у обороняющихся. Где-то этот приз имел материальную ценность – новые сапоги, лагушок с брагой… А где-то он играл исключительно символическую роль. Например, в деревне Малобрагиной Томской губернии борьба шла за сноп, привязанный к горизонтально установленной жерди. Невелика ценность, но триумфально прогарцевать потом по улице с волочащимся позади поверженным снопом – это ли не счастье победителя?
Ну, а дальше всё шло по понятному сценарию. Те, кому досталась роль атакующих, отъезжали за деревню (как говорят, километра на четыре) и оттуда во весь мах начинали свой набег. Где-то это сопровождалось свистом и гиканьем, где-то залихватской песней. Оборонявшиеся, число которых, по воспоминаниям участников и очевидцев, обязательно превышало количество нападавших (прямо по современным учебникам военной тактики!), всячески этому препятствовали. Никаким оружием или даже твёрдыми предметами пользоваться было нельзя – игра есть игра. Поэтому сначала шумом, криком, бряцаньем в вёдра и тазы выбивали из набега тех всадников, кто сидел на пугливых лошадях. На тех, чьи кони были посмелее, обрушивался шквал снежков и ударов ветками, мешками с сеном и даже коровьими или лошадиными шкурами. Ну, а на смельчаков, кто доскакал до самых стен или сумел ворваться внутрь "крепости", сверху падали горящие снопы соломы. Просто кошмарный сон для нынешних организаторов массовых праздников, подписавших "Инструкцию по технике безопасности"!
Завершением события становилось, конечно же, общее гуляние на Масленицу.
В начале ХХ века некий томский журналист описывал штурм снежной крепости, как забаву экзотическую и не совсем обычную даже для того времени:
…Случается, что городок не сдаётся, и осаждающая его компания со срамом удаляется с поля битвы, но чаще всего бывает, что какой-нибудь особенно ловкий парень прорвётся сквозь толпу и разрушит город. Восторгу зрителей нет предела; ловкий парень становится героем дня, и для его угощения односельчане не скупятся.
Пишущему эти строки не раз приходилось наблюдать этот обычай в одной из казачьих сибирских станиц. Взятие города в этой станице отличалось особенной грандиозностью, и в нём принимали участие не только молодые казаки, но и солидные бородачи, а иногда и седоусые казаки. И смешно было видеть, как толпа срывала такого старика с седла, сыпала ему за ворот снег и отбрасывала в сторону, в снежный сугроб. Старик не сердился, а, чуть-чуть оправившись, отыскивал свою лошадь, вскакивал в седло и снова бросался в схватку. А кругом свист и гам, смех и крик, улыбающиеся лица юнцов, улыбающиеся лица бородатых казаков, улыбающиеся лица седоусых старцев.
Бесшабашное веселье, удаль и здоровый искренний смех царят над городком. Тем же веет и от картины Сурикова, искусно схватившего решающий момент взятия городка, – этого, может быть, несколько грубого, но своеобразного сибирского обычая.
Газета "Сибирская жизнь" (Томск). 1903 г.
"На добром морозце друг другу бока погреть, да носы подрумянить"
Кулачный бой – эта молодецкая забава уходит своими корнями в седую славянскую древность и впервые упомянута Нестором ещё в 1048 г. Историки утверждают, будто регулярным проведением таких "состязательно-игровых мероприятий" русичи обеспечивали себя бойцовскими качествами – формировали у молодых и поддерживали у зрелых.
Биться на кулачках в России считалось мужской доблестью в любом сословии. Самое известное литературное творение на эту тему – "Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова" М. Ю. Лермонтова. И кто в ней бьётся? Купец Степан Парамонович Калашников и царёв опричник Кирибеевич – элита русского общества XVI в. И через два столетия голубая кровь при русском дворе продолжала эту древнюю русскую традицию: говорят, что лихим кулачным бойцом был сам Григорий Орлов.
Победителю в лермонтовской песне не повезло: царь его казнил. Ничего удивительного, поскольку и гражданские, и церковные власти в России регулярно противодействовали этим опасным игрищам от введения ограничений до полного запрета. В 1274 г. на Владимирском соборе русское духовенство постановило участников таких боёв отлучать от церкви, а убитых не отпевать. Видимо, даже такое страшное для православных наказание не смогло отвратить их от пагубной страсти, следствием чего в 1641 г. стал новый указ – на этот раз царский. Михаил Фёдорович приказал участников кулачных боёв штрафовать, бить батогами и кнутом, а рецидивистов после всего этого отправлять в ссылку. Впрочем, его внучок Пётр I , несмотря на грозные дедушкины указы, по многочисленным свидетельствам современников, сам выступал в роли постановщика таких поединков. Попытки регламентации боёв предпринимались и наследниками Петра I: например, Пётр II подписал специальный указ о запрете бить лежащего, а Елизавета Петровна запретила драться в обеих российских столицах. Окончательный запрет кулачных боёв в России был обнародован в 1832 г. при Николае I.
Однако и на Рождество, и на Троицу, и, особенно, на Масленицу народ продолжал тешиться кулаками. "На добром морозце друг другу бока погреть, да носы подрумянить" – ещё долго оставалось любимой забавой русского народа. Правда, к концу XIX – началу XX вв. эта традиция сохранилась преимущественно в Сибири.
Начинали противоборство мальчишки, потом втягивались холостые парни, а кульминации битва достигала, когда в неё включались взрослые мужики
За долгое время кулачных боёв сформировался свой строгий кодекс правил, за нарушение которого строго наказывали.
1) Запрещалось иметь любое оружие, бойцы могли драться только кулаками – либо голыми, либо в рукавицах.
2) Кулаки разрешалось использовать только в трёх позициях: головками основных фаланг, головками пястных костей и основанием кулака со стороны мизинца.
3) Нельзя наносить удары ниже пояса; выше пояса бить можно было в любую часть тела – предпочитали в голову ("в калган"), в солнечное сплетение ("в душу"), под рёбра ("под микитки").
4) Бой продолжался до первой крови.
5) Запрещалось наносить удару по упавшему или присевшему противнику; это правило стало причиной появления русской пословицы "Лежачего не бьют".
6) Запрещены захваты за одежду.
Впрочем, на каждое правило есть исключение. В приведённой далее цитате из книги И. Е. Лясоцкого "Записки старого томича" есть сюжет, как одного из бойцов противники забили до смерти, не нарушив правил: одни не давали ему упасть, а другие били в корпус, чтобы не было крови.
Практиковались в кулачных боях и единоборства, однако самой распространённой их формой были всё же "стенка на стенку", улица на улицу", деревня на деревню, слобода на слободу, в которых, как и при взятии городка, противостояли друг другу две группы противников. Его так и называли – "стеношный бой". Общераспространённым сценарием был такой: начинали противоборства мальчишки, потом втягивались холостые парни, а кульминации битва достигала, когда в неё включались взрослые мужики.
Описание таких боёв и настроения бойцов лучше передать словами очевидцев, которые сами наблюдали "войнишки" в г. Томске в конце XIX – начале XX вв. – литераторам И. А. Кущевскому и И. Е. Лясоцкому:
…Войнишка, происходившая только в зимнее время, начиналась обыкновенно вознёй мальчишек. К шуточной драке ребят мало-помалу приставали подростки, и драка становилась серьёзнее. В это время стоило кому-нибудь не вытерпевшему богатырю той или другой стороны вмешаться в свалку, чтобы уже кинулись все резервы обоих лагерей, и тут побоище принимало отчаянный характер.
…Мужики выходили вперёд, приостанавливались и, поправив шапки и подёргав рукавицы, вылетали вперёд и врезывались в свалку. Так, раздевшись, хороший пловец смелой поступью подходит к крутому берегу, останавливается на минуту, чтобы перекреститься, и бросается в воду. По спуску бежали к побоищу, поправляя на бегу свои шапки, человек пять семинаристов.
Бой становился очень занимательным.
Из-за сарая всё прибывали да прибывали новые бойцы; скоро раздались страшные крики, и мещане побежали. Черкасы их преследовали, толкали задних в шею, перешагивали через упавших и опять бежали вдогонку. Мещане рассеялись по снежному полю и попáдали в разных местах. Этот манёвр делался на основании уговора не бить лежачих. Черкасы торжествовали полную победу. Вдруг в обоих лагерях началось какое-то смятение. Лежавшие мещане начали вскакивать со своих мест, а черкасы побежали назад. Их начали преследовать так же, как за минуту они преследовали сами бегущих врагов. Тут мы заметили среди мещан какого-то верзилу, около которого валились все встречные и поперечные. Рубашка его была расстёгнута, и виднелась голая мохнатая грудь; изорванное пальтишко распахнулось, и ветер играл его полами в то время, когда боец, неистово махая руками, кидался из стороны в сторону, преследуя бегущих.
– Вон видишь, это Сила Фадеич, архирейский бас. Уж подлинно – сила, – восторженно пояснял Бенедиктов. – Убьёт! Ишь как! Так и валятся
– Ох, как славно! Отлично, отлично! – кричал Андрей, потирая руки.
Драка начала ослабевать, силачи ушли также быстро, как появились, и на сцену стали опять мало-помалу выступать мальчишки. Зрелище становилось не так интересным…
Из романа томского писателя И. А. Кущевского "Николай Негорев, или Благополучный россиянин" (1870–1871 гг.)
–…Жить бы ему, да поживать, да войнишка вот сгубила его.
– Какая войнишка?
– На кулачках биться любил. Силу свою не знал куда девать.
И бабушка начинала рассказывать о "войнишках".
– А где войнишки происходили?
– На Татарском переулке. Там, знаешь, налево-то пруд большой, тополя кругом. Сад миллионщика Горохова когда-то был. Из этого пруда речушка течёт. Через неё мостик перекинут. На этом мосту и бились. Стенка против стенки выходили. С одной стороны татары, с другой русские… Драку сперва мальчишки начинали, потом парни ввязывались. А там, смотришь, и у мужиков руки зачесались. Ну, и пошли! Если русские верх брали, они татар за мост угоняли. Если татары одолевали, они русских аж на гору загоняли. Иной раз так раздерутся, что никакого уёму на них нет. За стяги, за поленья хватались и ну калечить друг друга…
Вот Фёдор, покойничек, как воскресенье, так и на войнишку. Один раз окружили его татары и ну бить. Вижу, Фёдор и кулаками уж перестал махать. Упасть норовит, лежачих не били. Не дают ему падать, поддерживают. У меня и сердце захолонуло. В девицах я ещё тогда была. Мы компанией и пошли смотреть на войнишку. С нами один знакомый кузнец был, Степан. Здоровый парень, но смиренный. Никогда не дрался. Вижу, он шубу скинул и побежал на выручку. Как добежал до Фёдора, двух, трёх так ударил, что они без движения растянулись на снегу. Остальные разбежались. Уже знали друг друга кулачники-то. Подумали, новый боец какой нашёлся. Часто одна из сторон хорошего бойца под конец выпускала. Нового бойца всегда опасались: силу и сноровку не знали. Подбежал Степан к Фёдору, а его уж, бедненького, кровью рвёт. По спине били. Лёгкие и отшибли ему. Чах, чах, да так и умер из-за глупости своей…".
И. Е. Лясоцкий "Записки старого томича" (1954 г.)
