2 ноября 1721 года по новому стилю случилось образование Российской империи. Именно в этот день последний российской царь Петр I Великий объявил себя императором российским. То, как на протяжении столетий воспринималась Сибирь из центра империи и как воспринимали свое место в ней сибиряки, – тема чрезвычайно актуальная и сегодня.
В русской мысли XIX века Сибирь занимает одновременно и много, и мало места. Много – в том плане, что о ней довольно часто упоминают. Но одновременно и мало, поскольку упоминают как правило в одних и тех же расхожих формулировках, вполне узнаваемых для читателя и XX века, и для современного.
Это обычные слова о "богатстве Сибири" – лишь с меняющимся уточнением, в чем оно состоит – в пушном звере, предполагаемых богатствах сельского хозяйства, ископаемых или чем-либо еще. Это о "людях, которые там живут" – которым можно приписать все то, чего недостает (или кажется, что недостает) у себя или, напротив, чего страшатся. "Сибиряки" – они одновременно и здоровые, и свободные, и лихие люди, каторжане, не ведающие закона, и "русские американцы". То есть вновь – и те, кто лишен культуры (европейской) или обладает ею недостаточно, и кто "чист", "молод", "наивен", способен непосредственно смотреть на мир и действовать – вместо рефлексирующего петербуржца или парижанина. Некий аналог "дикаря" – то доброго, то опасного, то подлежащего дисциплинированию, надзору и контролю, то – кого требуется оградить от разлагающего воздействия, как ребенка, слишком хорошего, чистого – и именно потому способного погибнуть от соблазнов, против которых у человека более испорченного есть иммунитет, подобный митридатову.
По мере того как перед империей все более актуальными оказывались вызовы позднего модерна – она обращалась к проблематике "развития" и "освоения Сибири". При этом характерны сами языковые конструкции, ставшие чеканными лишь в советские времена, до этого несколько двигавшиеся, но неизменно делавшими упор на "территории". Сибирь, а затем и Дальний Восток оказывались пространством, которое подлежит некоему воздействию, – здесь отчетливее становится та логика, которая создает образ "сибиряка", кратко очерченный выше: он объект воздействия, наряду с другими объектами, расположенными на этой территории, – есть реки, есть хребты, есть леса, есть сибиряки. Они – часть ландшафта. В этом смысле "русские колонизаторы" прошлых веков, те, кто приходил в Сибирь в XVII–XVIII веках, сливались с "инородцами" – не в юридическом отношении, но в оптике имперского управления: они лишены собственного голоса в местных делах, "развитие Сибири" – никак не сибирское дело, а "государственное".
Сибиряки учились и умели разговаривать с властью, исходя из своего положения – используя те возможности, что предоставляла система
Внешне парадоксальным выглядит, например, тот факт, что сибирские областники, такие как Ядринцев, в 1870-х высказывались весьма отрицательно о возникших в эти годы планах строительства железной дроги в Сибири – будущей Транссибирской магистрали. Но если переключить оптику с привычного взгляда "освоения" на фокус "местной жизни", то для Ядринцева дорога оказывалась тем, что не только крепче свяжет империю, но – и это другая сторона "связки" – разорвет уже существующие или могущие укрепиться в дальнейшем местные связи. Транссиб свяжет цепочку сибирских городов не столько между собой, сколько с центром империи, будет воплощением имперской коммуникативной логики, а не внутренней, в которой важнее оказалось бы развитие судоходства по рекам, то есть движение не с запада на восток и обратно, но с юга на север, вместо местных железных дорог, соединяющих между собой сибирские центры по их собственной логике, – подчинит все единой узкой линии, тем самым не столько расширяя обжитую территорию, сколько сводя ее к пунктиру поселений вдоль дороги. Гражданская война в Сибири уже в следующем столетии хорошо продемонстрирует эту логику – с ее стремительным движением "фронтов", наступлениями и отступлениями, фактически едва ли не целиком сводившимися к контролю над железнодорожной магистралью.
Это не значит, что сами сибиряки оказывались безгласными – то, что за ними не признавали голоса, не означало, что он у них отсутствовал. Но они учились и умели разговаривать с властью, исходя из своего положения – используя те возможности, что предоставляла система. Так, назначение на должность иркутского губернатора могло почитаться для назначенного весьма печальным поворотом карьеры – современники отзывались о Сибири и как о "стране доносов". Но это значило, что у них есть возможность использовать против друг друга или против одних представителей центральной власти – других представителей ее же, выступать теми, кто блюдет ее интерес больше тех, кому это по должности вверено. На иркутского губернатора Трескина, в 1811 году воздвигшего в городе триумфальные ворота, доносили, что сделал он это, готовясь встретить богопротивного Бонапарта, на генерал-губернатора Муравьева-Амурского полувеком позже слали доносы, что тот намеревается отделиться от империи и основать собственное правление – или даже взбунтоваться против центральной власти в планах самых республиканских.
"Чужой голос" – это не невозможность вступать в диалог с другим, а ситуация, в которой постановка вопроса, логика аргументации и, следовательно, возможности, которые могут быть сформулированы в рамках коммуникации, – определяются "другим", тем, кому принадлежит язык. Это означало, что свое, насущное, нужно переложить в чужую форму, изменив попутно содержание.
Впрочем, все эти старые истории интересны не столько сами по себе – сколько потому, что по содержанию оказываются "неизменно актуальными", демонстрируя постоянство структур, которое воспроизводит вновь и вновь узнаваемые ситуации. И проблема, которая была актуальна для XIX и начала XX века, – остается знакомой и сейчас – не только в том, как "обрести свой голос", но и как сохранить ту общую рамку, созданную империей, которая позволяла и позволяет сосуществовать между собой "местным жителям", ведь и свой голос имеет цену только тогда, когда существует некий порядок, позволяющий хотя бы выживать – иначе проблема "голоса" уже не актуальна.
Андрей Тесля – хабаровский историк и философ
Высказанные в рубрике "Мнения" точки зрения могут не совпадать с позицией редакции
