Дорога к Угрюм-реке

"А меня в товарный – и на восток, и на прииски в Бодайбо…"

Владимир Высоцкий

– Куда? В Бодайбо? Это где-то в Японии? – спрашивали знакомые. Не столичные – дальневосточные.

Бодайбо – это Иркутская область, тот её отросток, что между Якутией и Бурятией. Старинный золотопромышленный край. "Глупый металл", по выражению одного из героев Олега Куваева, здесь добывают вот уже полтора столетия. Бодайбо стоит на Витиме – притоке Лены. Живёт здесь 13 тысяч человек.

Есть "Бодайбинка" – народная песня, известная в десятках вариантов. Есть песня Высоцкого, который ещё в 1961 году зарифмовал "Бодайбо" с "не дай бог": "Ты уехала на короткий срок…". Сам он попал в Бодайбо через 15 лет – в гости к председателю артели "Лена" Вадиму Туманову, бывшему моряку, боксёру, зэку. Именно тогда Высоцкий узнал о речке Ваче и написал о ней песню.

…Нет, сюда не только вертолётом. Мы едем из Иркутска на машине – праворульном "крузаке".

В Качуге впервые встречаем Лену – ещё маленькую, юную, неширокую. До Ледовитого – целая жизнь.

За Качугом кончается асфальт. Потом – на какое-то время – и жизнь. Космическая пустота, изредка – брошенные посёлки. И – космическая же – красота.

Война оставляла сожжённые деревни с торчащими в небо печными трубами. Сейчас – не так: покосившиеся избы, чернота досок, тишина… Это не трагедия, не нашествие оккупантов – естественный, как нас убеждают, процесс. "Иди и смотри" об этом не снимешь. Да и когда ещё съёмочные группы сюда доберутся.

Дорога зажата между Леной и высокими красноватыми скалами. Здесь с неолита сохранились "шишкинские писаницы" – древние рисунки на камнях: олени, лоси… Их изучал знаменитый археолог Окладников. А вот более современные надписи, Окладникову едва ли интересные: "Полярник М. Ф. Руковишников 1935". "Смертины Маяк и Шура, 1941"…

Забираемся всё севернее, сосняк вытесняется листвяком. Редкие лесовозы. Редкие группы газпромовцев в фирменных тужурках. Грунтовая дорога, по которой мы едем, – от Жигалово на Северобайкальск – на нашей карте не обозначена. Её пробили для освоения Ковыкты – газового месторождения. Раньше здесь был только зимник.

К ночи добираемся до Северобайкальска. Город молодой – основан бамовцами в 1974 году. Сейсмически выдержанная архитектура: фасады пятиэтажек – не ровные, а уступообразные. Дома стоят незамкнутыми кольцами – защита от ветров. Вокзал тоже – не типовой, оригинальный; бамовская мода.

Перестроечные публицисты называли БАМ "дорогой в никуда". Сейчас заговорили о новой жизни магистрали. БАМ не просто востребован – его пропускная способность уже исчерпана, почему и необходимо строительство второй очереди. Пока же в этих краях дорога по-прежнему однопутная. Иногда полотно идёт под горным склоном, где поезда защищают от осыпей бетонные галереи.

Высокий берег Байкала – северная оконечность великого озера. Вокруг хребты, по геологическим меркам – молодые: ещё не сглаженные, с острыми гребнями. Здесь Земля ещё не остыла. Поэтому тут её порой трясёт, а прямо из недр хлещет кипяток. Заезжаем в Дзелинду – на горячие источники. Бассейны под открытым небом заполнены подземной водой с радоном; вокруг – мороз, здесь – почти баня. Можно отойти в сторону и лечь на снег. Многие ездят сюда специально – из Иркутска, Братска… А вот многие мои знакомые в Таиланде были много раз, на Байкале или Камчатке – никогда. Дорого, говорят. В "Тай", видимо, – не дорого…

Северомуйск выглядит выживающим, полуброшенным. Замороженный Дом культуры, ни милиции, ничего. Посёлок кажется пасынком властей и железной дороги.

Вход в Северомуйский тоннель – самый длинный в России (15 километров сквозь хребет). Введён в строй в 2003 году, до этого поезда шли по долгому серпантинному обходу, через "Чёртов мост" на высоких двухъярусных ножках. Теперь здесь хотят бить второй тоннель.

Таксимо; "свороток" на север, к Бодайбо. В 1984 году на участке Таксимо – Витим бригада Александра Бондаря установила мировой рекорд скорости укладки железнодорожного полотна – 5,4 км в сутки.

Но бамовская история Таксимо началась ещё до войны. Первую попытку построить альтернативу уязвимому из-за близости к границе Транссибу предприняли в 1930-х – из-за японской угрозы. Стройкой руководил один из лидеров НКВД Нафталий Френкель, рабочей силой были заключённые. Проект заморозила война – часть бамовских рельсов даже разобрали и отправили под Сталинград. Напоминание о первой попытке проложить магистраль – установленный в Таксимо памятник самолёту довоенной бамовской эскадрильи. Двухмоторная машина была известна в разных вариантах как ТБ-1 ("тяжёлый бомбардировщик первый"), АНТ-4 ("Андрей Николаевич Туполев") или Г-1 ("грузовой первый"). В 1940 году такой самолёт разбился здесь, под Таксимо.

Второе дыхание БАМа, уже брежневских времён, было связано с другой угрозой – китайской.

В придорожном кафе – солянка, позы. Пожилой дальнобойщик Геннадий кого-то тут ждёт, передаёт через нас бумаги в Бодайбо. Рассказывает: в феврале было минус 63. "Конечно, двигатель не глушили. Трогаться? Потихоньку первую включаешь и километров десять катишься, пока смазка в мостах не разойдётся".

Наконец – Бодайбо. Видовая площадка по-над Витимом: замочки, шампанские бутылки… В библиотеке – разговор пожилых женщин: "Мечтаю съездить на Дальний Восток и в Крым". – "А я в Крым не хочу, там очень жарко". Нам с гордостью рассказывают о Бодайбо, советуют приехать летом… В музее – портрет лучшего аса реактивной авиации. Уроженец Бодайбо Евгений Пепеляев на корейской войне сбил более 20 американских самолётов, получил Героя.

Если бамовские посёлки живут железной дорогой, то Бодайбо – золотом. Едем дальше, мимо заброшенных и действующих приисков. Речки давно убиты драгами, тут и там возвышаются горы "хвостов" – перемытого грунта; человек стал фактором геологической истории. Проезжаем мимо той самой Вачи. КрАЗы везут взрывчатку на золотопромышленный фронт.

Со снежной трассы улетел "Урал" – его поднимают краном и ставят в кузов MAN’а. Отдельная, своя жизнь: железнодорожники, дальнобойщики, горняки… И столько красоты – дикой, бесплатной, бесхозной, не прячущейся, но спрятанной самим расстоянием от мест человеческих скоплений. Всю её не вместит ни душа, ни тем более фотоаппарат.

Посёлочек Апрельск, памятник жертвам Ленского расстрела (Ленский – потому что бассейн Лены и Ленские прииски). Здесь в 1912 году правительственные войска стреляли в рабочих, требовавших повышения зарплаты и улучшения условий труда. Убили, по примерным данным, 270 человек, ранили 250. И Цусима, и Ленский расстрел приблизили революцию. События 1912 года стали одной из сюжетных линий романа Вячеслава Шишкова "Угрюм-река". Заглавный образ – собирательный; основные прототипы Угрюм-реки – Витим и Нижняя Тунгуска.

В нулевых здесь побывал поэт Евтушенко. Увидел, что какие-то идиоты постреляли в памятник из нарезного оружия. Возмутился, написал стихи "Дважды расстрелянные":

В совести нынче затменье, растерянность;

как же, не чувствуя боль,

даже расстрелянных дважды расстреливать?

Дважды мы прокляты, что ль?

Посёлок Артёмовский. У магазина – объявление: требуются драгер, машинист парового котла, промывальщик проб. Посёлок Кропоткин, памятник с надписью: "Географу Кропоткину" (в смысле – не анархисту). В 1866 году 24-летний Пётр Кропоткин исследовал здешние места, открывал ледниковые наносы. Политика, арест, эмиграция… – всё это было потом. В 1989 году в посёлке жило 2800 человек, сейчас – чуть больше тысячи.

Коренное месторождение золота, горно-обогатительный комбинат. На КПП – строжайший контроль. Смотрят, чтобы туда не провезли спиртное (на предприятии – сухой закон), а обратно – золото. Вахтовый метод, работа идёт круглый год, без выходных. На краю карьера – пронизывающий ветер. Самосвалы возят породу – тёмный сланец, ничем не примечательный, кроме пиритовых блёсток. В этом сланце "растворено" золото. Породу везут на фабрику, где сланец дробят и различными методами извлекают из него "металл" (слово "золото" всуе не произносят – "металл" или "продукция"; взрыв в карьере называется "мероприятием"). Гигантские шестерни, мутная тёмная жижа, в которую перемолота порода… Нет ни волнующих самородков, ни старателей, расплачивающихся за виски золотым песком. Строгое, режимное производство. Напоминает лагерь, причём не пионерский. Работа – столовая – общежитие; комната отдыха с телевизором и книжной полкой – и всё. Работают здесь и местные, и неместные – "весь Союз". Через несколько лет золото здесь закончится – и что дальше? Советский курс на глубокое освоение далёких территорий сменился "вахтой".

Сбиваем заледеневшую грязь с брызговиков, едем обратно, в цивилизацию. Приближение города – чаще оживающий телефон, мелькающие легковые такси… – воспринимаешь с лёгким раздражением: к чему вся эта суета? Потерявшееся человечество предпочитает большие тёплые комфортные города. Но чем суровее климат, тем теплее отношения между людьми. И чем меньше людей, тем ценнее каждый отдельный человек.

Василий Авченко –​ писатель

Высказанные в рубрике "Мнения" точки зрения могут не совпадать с позицией редакции