Хабаровский художник Максим Смольников, известный под псевдонимом Хадад, уже три месяца находится под арестом по статье о призывах к терроризму за пост о самоподрыве Михаила Жлобицкого в архангельском УФСБ. О жизни в изоляторе Хадад рассказывает жене и друзьям с помощью рисунков – письма доходят адресатам спустя две с лишним недели, несмотря на то что СИЗО находится в одном с ними городе. На тетрадных листах синей ручкой нарисованы, к примеру, искореженные руки, просунутые сквозь решетку, или скелет, ползущий через колючую проволоку. Так Максим видит жизнь в Хабаровске и России сейчас, – рассказала редакции Сибирь.Реалии его жена Светлана Гордиенко.
В мае 2021 года Смольникова заключили в СИЗО по уголовной статье 205.2 за пост в соцсети "ВКонтакте", написанный им в 2018 году, сразу после того как студент-анархист Михаил Жлобицкий устроил самоподрырв в здании ФСБ в Архангельске. В публикации Смольников связал действия Жлобицкого с политическими репрессиями и пытками заключенных, но не высказал ни намека на одобрение этого поступка – напротив, назвал его ошибкой. Однако следствие обвинило Максима в оправдании терроризма и призывах к террористической деятельности.
– Мало того, что там ни слова в оправдание самоподрыва не было, этот пост написан задолго до того, как действия Жлобицкого были признаны террористическим актом. То есть подобным обвинением власти России возлагают на Максима обязанность самому истолковать действия студента как теракт. Это просто нонсенс. Нам с моим коллегой по этому делу Яковом Пушкаревым приходится на каждом шагу обжаловать действия следствия. К примеру, продление в июле Смольникову меры пресечения – арест в СИЗО. Или обыск, который у него дома был проведен. Или обжаловать подписку о неразглашении материалов следствия, которую вынудили подписать. Пока безуспешно, – рассказывает адвокат Константин Бубон.
Об "особом" отношении к делу Максима говорит и его жена Светлана Гордиенко.
– В свиданиях с Максимом отказывают даже ближайшим родственникам – его сестре их категорически запретили, в военном следственном управлении ей помощник следователя прямо сказала: "А, к Смольникову?! Вам вообще не будет разрешения!" Это устно, а письменно будут "мурыжить" с ответом все 30 дней, что им разрешено, потом еще письмо отправят на окраину района, где она прописана. Сестра на суде по мере пресечения в лоб у следователя спросила: "Почему не разрешаете встречу с братом?" Надо было видеть его лицо, глазки – в стол, буркнул: "Потому что могу!" Я сейчас хожу-выбиваю проход к нему хотя бы на регистрацию (в начале августа в СИЗО распишемся с Максимом официально), а до этого на свидания даже не рассчитываю. Две недели назад у ФСИН сломалась система онлайн-писем, и я вообще осталась без связи с Максом. До этого каждый день ему туда писала, худо-бедно ответ получала, а теперь – полный блок. Потому что обычная почта несет письма от него 2–2,5 недели! Хотя СИЗО прямо в городе находится.
– Получается, на суде в начале июля видели его в первый раз после ареста?
– Да, загнали его в эту решетку, переглядываться только и могли. Остригли, конечно, под ноль. Весь в расчесах... В Хабаровске уже несколько недель страшная жара стоит, а он в камере на восемь человек – духота жуткая, а им мыться в душе разрешают только раз в неделю. Первое время в раковине в камере пытались немного освежиться, так им СУС (строгими условиями содержания) стали грозить – якобы они из этой раковины залили камеру внизу. Сотрудники ФСИН устроили за это им обыски – все в камере вверх дном перевернули, а потом угрожать стали: мол, после СУС отметку на деле поставят, и на УДО (условно-досрочное освобождение) можете уже не рассчитывать.
При этом родные столько времени просили вентилятор в камеру передать, и проблема была бы решена: нет – по правилам не больше одного вентилятора на камеру, один уже передали, так что теперь хоть помирайте от жары! На этой почве у одного арестованного даже психоз случился, еле успокоили.
– Что Максим в письмах писал? Он ожидал подобных условий?
– Знаете, о своих чувствах, ощущениях он редко словами говорит, написал факты, а все остальное за него его рисунки говорят. Для человека, который с детства рисует, это логично. Это он на улицу [рисовать граффити] вышел только в 30 лет, а рисовать начал еще маленьким мальчиком. Вся его графика, все его скетч-буки аккумулируют его переживания и размышления.
– Выглядят рисунки из СИЗО, конечно, устрашающе. Это его впечатления о жизни в изоляторе?
– Ну, да, обо всей этой ситуации, его деле, нынешней действительности, жизни в Хабаровске. Для хабаровчан в его рисунках зашито много узнаваемых деталей. В том рисунке, где изображена гора из символов советского времени, московского Кремля, военных истребителей и нефтяных качалок, есть и торговый центр "Счастье", символично расположенный в Хабаровске перед зданием СИЗО. А сам вход, куда заезжают многоэтажки с антеннами-крестами, – это очень узнаваемый въезд в хабаровский изолятор.
Кстати этот ТЦ "Счастье", построенный приближенными к городской администрации людьми, ФСИН долго пыталась запретить (там не соблюдена определенная дистанция), в итоге "Счастье" запустили, и как ни комично, но для людей, у которых близкие, друзья заключены в СИЗО, – этот ТЦ действительно оказался счастьем. Потому что там есть гипермаркет, в котором ты можешь собрать передачу в изолятор, а не волочь продукты откуда-то издалека в очередь, которую приходится занимать не то что за несколько часов, а буквально с ночи – чтобы успеть передачу отправить на следующий день!
Сейчас наш исполняющий обязанности губернатора развернул совершенно жуткую пиар-кампанию по поводу этого СИЗО – мол, его нужно вынести в деревни из центра города. Я, может, и думала бы, что это хорошо, если бы Макс туда не попал и я не увидела, как люди приезжают за ночь (многие едут за 170–200 километров, да даже из соседней Еврейской автономии), чтобы попытаться передать продукты. Если представить, что СИЗО вынесут куда-то за пределы города, где нет этого большого магазина, нет возможности вызвать такси и найти себе место переночевать… Я не раз наблюдала: приезжает женщина издалека, не успевает попасть по очереди в часы работы приема СИЗО со своей передачей, и она просто бьется в истерике, потому что ей завтра нужно на работу за 200–400 километров отсюда.
Моя жизнь уже перестроена под часы работы СИЗО. Хотя бы раз в неделю нужно собрать передачу со свежими овощами, которые невозможно купить в магазине при изоляторе, отправить ее – уходит полдня или день. Передать витамины, очки, добиться разрешения на регистрацию, задать вопросы. Я уже помню расписание работы СИЗО, врачей. Родители Макса живут очень далеко, за тысячу километров, то есть только мы с его сестрой этим можем заниматься.
Поначалу я видела его друзей, которые приезжали передать передачу. Но когда они обнаруживают, что надо сидеть несколько часов в очереди, или пытаются передать какие-то продукты, которые там никогда не примут: "Финики нельзя! Мы не знаем, что вы натолкали внутрь", – до конца выстаивают единицы.
Правда, есть еще, кто онлайн заходят на сайт магазина фсиновского и что-то отправляют Максу через магазин. Оттуда все доходит через полторы недели. Знаю, потому что в телеграме спрашивают: "Отправил, не знаете, пришло?" Узнаю, пишу им: "Пришло, спасибо большое!" Макс очень радуется любой поддержке. Он всегда с большой благодарностью относится и спрашивает, что там вообще происходит.
– Писал Максим о своих предположениях, почему на него это дело завели? В реальность обвинения по посту трехлетней давности он же не верит?
– Нет, конечно. И никто не верит, кто читал его пост. Там же нет никакого оправдания терроризма.
Максим, конечно, не вчера начал рисовать такие мрачные сюжеты. Он, думаю, эфэсбэшникам давно глаза "намозолил" сумрачными картинами и нерадостными граффити по городу.
Но за вандализм к нему никак нельзя было прицепиться, потому что все его рисунки на стенах были согласованы с собственниками. Ситуации, когда бы, например, пришел владелец конкретного гаража и сказал "какого фига ты тут рисуешь?", – не случилось ни разу. Вообще хабаровчанам они всегда нравились и нравятся, видимо, потому что отражают реальность. И его как-то наказывать за его уличное творчество сложно в процессуальном смысле.
Но человек интересуется общественно-политическими темами, социальными проблемами. И свое видение на улицы города выносит. Разве может ФСБ такое понравиться? Есть ощущение, что досье на него стали собирать задолго до хабаровских протестов и дела Фургала. Я прошерстила аналогичные дела по этой статье, и вот что меня поразило. Во-первых, среди обвиняемых и уже осужденных встречаются и старики, и среднего возраста люди, полно женщин и даже пожилых бабушек, то есть "гребут" всех подряд. Во-вторых, когда стала искать подробности одного дела, по которому женщину в Магадане на полгода в колонию отправили за пост в соцсети, выгрузила все дела Восточного окружного военного суда за один из месяцев и поразилась: 3–4 судебных заседания по этой статье каждую неделю! Периодически – вынесен приговор, вынесен приговор. То есть это не просто множество заседаний по одному-двум делам. И объемы такие начались четко с 2019 года.
Какой вывод напрашивается? Кое-кому дали "зеленый свет" на то, чтобы сажать по этой статье всех подряд. И легко посаженный человек – это для них такой повышенный KPI. В том, что эти посадки делаются за поощрение, я абсолютно в этом уверена. Ребята просто золотую жилу нашли!
Ко мне многие люди обращаются, журналисты пытаются собрать картину происходящего, но собрать ее сложно, видимо, потому что она не помещается в обычное человеческое сознание. Прямо видно, что работает некоторый механизм, которому просто разрешили работать, и он, как Пакман, просто кушает все на своем пути, не очень вникая. Просто потому что он имеет эту возможность: "Просто я могу".
А третье "открытие" – ни одного оправдательного приговора по этой статье! Когда я начала людям рассказывать про это, насколько таких дел много, что судят за посты и закрытым военным судом, – люди замирают, пугаются, возмущаются. И все очень удивляются. Многим казалось и кажется, что дело Макса – это такое уникальное дело. Но у меня ощущение, что оно совсем не уникальное. О нем просто многие знают, громадная часть аналогичных дел проходит в абсолютной тишине, и людей садят просто потому, что могут. И у меня есть ужасное подозрение, что по этой "золотожильной" статье берут часто бесправных (уже отсидевших, например), принуждают писать признательное, и они ничего сделать не могут – про их дела СМИ не напишут, у них нет доступа к прессе или соцсетям с кучей подписчиков.
– То есть на оправдательный приговор вы не надеетесь?
– Честно, нет. Молюсь каждую минуту, чтобы хотя бы штраф.
Но с Максом мы будущее не обсуждаем вообще. Не рискуем. Тем более сейчас ощущения приватности быть не может. В любой беседе, с кем угодно. Спустя время паранойя, что мои звонки прослушиваются, конечно, поутихла, но в целом я настороже. И не я одна. Общаюсь с людьми – есть те, кто очень возмущен происходящим, но еще больше они напуганы. В итоге свою активность они сознательно ограничивают, у них есть ощущение опасности.
Справка
Известный в анархистской среде художник граффити Максим Смольников был активным пользователем "ВКонтакте", где размещал посты и рисунки, преимущественно на острые социально-политические темы, такие как обнуление президентских сроков, протесты в Хабаровске, полицейское насилие. Пост о взрыве в Архангельске он опубликовал 31 октября 2018 года. Спустя полгода после этого, в апреле 2019 года, Смольникова вызвали в Следственный комитет и допросили по делу Жлобицкого: задавали вопросы по поводу Жлобицкого и совершённого им поступка, интересовались взглядами самого Максима, а затем отпустили. Летом 2020 года Максим Смольников принимал участие в уличных протестах в поддержку арестованного губернатора Сергея Фургала, рисовал граффити на эту тему, о чём сообщал в своих аккаунтах во "ВКонтакте". В это же время его соцсети снова становятся объектом внимания силовиков – 19 августа 2020 года оперуполномоченный хабаровского ФСБ Д.А. Сушков провёл исследование страницы Смольникова (Петра Каховского) и конкретно поста, посвящённого Жлобицкому, что зафиксировано в соответствующем протоколе, сообщает сайт ПЦ "Мемориал".
В феврале 2021-го Максима вызвали на допрос в Цетр "Э", он явился с адвокатом, но допрос так и не состоялся. 11 мая в его доме прошел обыск, хозяин был задержан, а на следующий день арестован. Максим Смольников вину не признал, от дачи показаний отказался, воспользовавшись ст. 51 Конституции РФ. ПЦ "Мемориал" признал его политическим заключенным.
