Ссылки для упрощенного доступа

"Они пьют – от страха". Что происходит в закрытом военном поселке, где умирают мобилизованные


В военном городке в Свердловской области, куда свозят мобилизованных со всего Урала, несколько месяцев пытались бороться с пьянством. Но запрет на продажу алкоголя не остановил собирающихся на войну мужчин: они, по словам местных, живут "как в свой последний день". Почему мобилизованные в Еланском военном гарнизоне пьют до смерти – в репортаже "Новой вкладки".

Чтобы не пропускать главные материалы Сибирь.Реалии, подпишитесь на наш YouTube, инстаграм и телеграм.

Все имена героев изменены в целях их безопасности.

"На*** мне эта коробочка нужна"

Еланский (среди местных просто Елань) – военный посёлок в Свердловской области, куда свозят мобилизованных Урала и Сибири. Тут живёт около семи тысяч человек, в основном военные и их семьи. В посёлке несколько кварталов серых пятиэтажек, некоторые из них без дверей и окон, завалены мусором и заброшены. Тут же находится крупный центр подготовки солдат-срочников, на территории которого и живут мобилизованные, ожидая отправки на войну. За посёлком, в степи и лесу – учебные полигоны, оттуда время от времени доносятся звуки взрывов.

В закрытый посёлок могут попасть только машины с пропусками. В чате Еланского гарнизона, куда вступают жёны мобилизованных, есть номер местного такси, которое забирает приезжих у железнодорожной станции и провозит через КПП. Ранним утром в такси никто не отвечает. Звоним по одному из номеров, который нам даёт женщина за стеклом ж/д кассы. Приезжает Соня. На КПП она протягивает карточку-пропуск, мужчина кивает и нас пропускают без досмотра.

– Вот, кабак "Бункер", магазин "Монетка" и церковь, – постукивая пальцами по рулю в ритм музыке, показывает Соня главные достопримечательности Елани.

Рассвет над Еланским военным гарнизоном
Рассвет над Еланским военным гарнизоном

Рассвет над Еланью ясный и чистый. Но через каждые несколько метров на дороге лужицы мочи и рвоты с вкраплениями застывшей каши или остатков супа. За зданием солдатской бани на снегу лежит пустая бутылка из-под водки. Смятые пивные жестянки торчат из сугробов. На улицах пустынно, но изредка проходят мужчины в военной форме и чёрных шапках или балаклавах. У них шевроны с буквой "Z" в цветах триколора.

Время от времени встречаются срочники. Их легко отличить: у них другая форма, без шевронов и чёрных шапок. Это молодые и безбородые парни, часто с робким или испуганным взглядом. Один из них спрашивает у меня, где находится госпиталь. Некоторые кажутся совсем потерянными, особенно на фоне мобилизованных.

Рядом с ТЦ "Бункер", где часто собираются мобилизованные, лежит чья-то куртка. Хозяина поблизости не видно
Рядом с ТЦ "Бункер", где часто собираются мобилизованные, лежит чья-то куртка. Хозяина поблизости не видно

Торговый центр "Бункер" – местная точка притяжения. Здесь находятся одноимённое кафе, продуктовый "Монетка", магазин одежды и сувениров, где можно купить кальян, флягу в виде пистолета или медаль "Участнику военной операции в Сирии". Есть отдел с мягкими игрушками – их покупают мобилизованные, которые готовятся увидеть родных после ранения или едут в короткий отпуск. Тут же – салон красоты "Чародейка", где за отдельную плату предлагают мытьё головы без стрижки.

Вход в кафе с улицы. На вывеске – девушка с венком на голове и в вышиванке. В зале приглушённый свет, на стенах висят копии картин "Утро в сосновом лесу" и "Охотники на привале". Начало десятого утра, но внутри уже собираются первые посетители – это мобилизованные. Они в форме, у кого-то распахнуты армейские куртки или сдвинуты набок шапки. Сидят за столами. Жуя и сплёвывая, мужчины перекрикиваются, обсуждая военную технику:

– Парни, у вас высоких до..я?
– Да не особо.
– Там нормально, высокие тоже помещаются.
– Да? Ну, я – метр восемьдесят шесть. Н..й мне эта коробочка нужна. Я бы лучше с гаубицами покатался. Люк заварят, и всё.
– Лучше эта коробочка, чем мина. У сапёра ноль шансов на выживание.

"Хочу и выпью"

У входа в кафе, как и у "Монетки", вмёрзли в асфальт кляксы крови. На бетонных блоках – наледь, вся в следах от бутылок и банок. Тут же стоит компания. Крепкий мужчина в форме опрокидывает в себя банку пива и долго пьёт, задрав голову. Прошу у одного из мужчин зажигалку – от него пахнет перегаром и несвежим бельём.

О том, что мобилизованные в Еланском гарнизоне пьют сверх привычной меры, с осени говорят местные жители и обсуждают эту проблему в местных чатах.

"Елань привыкшая ко всему. Претензий нет ни у кого, просто, судя по событиям, половина людей вообще отбитые наглухо", – писал создатель одного из Telegram-чатов. Ему ответил, по-видимому, один из мобилизованных: "В городке разберитесь с теми, кто мимо кассы продаёт бухло этим алкашам, поверьте мне, я знаю, что они ходят и где-то покупают не в магазине". Он же высказался: "…я хочу и я выпью, себя я контролировать умею". Ему ответил администратор чата: "Вы вчера в две группы писали и узнавали, провозят ли алкашку в гарнизон. Мол, что вам культурно выпить надо сегодня…"

"Меня муж, когда я в Елань приехала, до магазина одну не отпускал, говорит, аккуратнее, тут мобилизованные некоторые капец как себя ведут. Хотя он сам мобилизованный". "А я еду на выходные к родителям и хочу спокойно ходить, не бояться мобилизованных. Всё понимаю, вы как последний день живёте, но представьте ваших жён и детей на нашем месте, вам бы приятно было?" – пишут женщины в том же Telegram-чате.

С начала мобилизации в Еланском гарнизоне, по подтвержденным данным, скончались шестеро мобилизованных. Из них две смерти напрямую связаны с употреблением алкоголя: один мужчина был пьян и захлебнулся рвотой, у другого из-за выпивки случился эпилептический припадок. Третий мобилизованный совершил суицид. Четвёртый, Денис Козлов, умер уже дома – при вскрытии причиной смерти назвали цирроз на фоне алкогольной кардиомиопатии (то есть поражения сердечной мышцы. – Прим. ред.). Козлов успел рассказать брату перед смертью, что в части его избили. Ещё одного мужчину не откачали после сердечного приступа. Шестой мобилизованный из Елани, Евгений Дузь, умер в ковидном госпитале Челябинска, куда его доставили в тяжёлом состоянии.

Офицер военного городка в декабре рассказывал СМИ, что мобилизованные из военкоматов приезжали в Елань уже пьяными и привозили с собой целые сумки и рюкзаки водки.

О пьянстве, правда, в другом уральском учебном центре, куда свозят мобилизованных, говорила омбудсмен Татьяна Москалькова после посещения екатеринбургского 32-го военного городка:

– В 32-й военный городок приезжали мобилизованные не из нашего региона, были случаи серьезной степени опьянения. Я всё это видела своими глазами, – заявляла она.

В октябре 2022 года проблема с пьющими мобилизованными в Елани обострилась до того, что в посёлке ввели "сухой закон". В сетевых магазинах вроде "Бристоля", "Монетки" и "Фасоли", и в местных "Водолее" и "Надежде", а также в нескольких алкомаркетах продажи алкоголя ограничили или прекратили совсем.

"Ситуация с пьянством выправилась, дисциплина повышается. После нашего вмешательства один магазин полностью прекратил торговлю алкоголем, второй ограничил время торговли двумя часами в сутки", – отчитался в начале октября депутат Госдумы Максим Иванов во "ВКонтакте".

О том, что проблема с пьянством решена, в интервью "Комсомольской правде" заявлял и неназванный врио заместителя командира войсковой части по военно-политической работе. Он подтвердил, что мобилизованные покупали алкоголь, но затем, по его словам, сотрудники военной прокуратуры Еланского гарнизона и Камышловской межрайонной прокуратуры вышли на представителей торговых точек. После чего продажа алкоголя на территории гарнизона была запрещена.

"Идти не могут, дебоширят, всё разбивают"

Прочитав о запрете продажи алкоголя в посёлке, идём к местному алкомаркету в уверенности, что он не работает. Но магазин открыт и торгует в обычном режиме. Стеллажи заполнены бутылками водки, пива и вина. На полу – нагромождение нераспакованных коробок с алкоголем.

Перед нами к стеллажам, пошатываясь, протискивается покупатель. На нём грязная военная форма, шапка стоит колом, от него сильно пахнет немытым телом и перегаром. Мужчина трясущимися руками берёт со стеллажа бутылки водки. Одну. Вторую. Третью. Относит прозрачные бутыли на кассу. Заплатив, бережно складывает их в армейский рюкзак.

– И сигареты "Кэмел", – хрипит он, заплетаясь языком.

Я подхожу к продавцу:

– Мне говорили, что здесь алкоголь не продаётся…

– Алкоголь тут действительно не продавался до новогодних праздников. Командование звонило нашему руководству, нам даже блокировали кассы на три месяца, но потом открыли продажи и пока не закрыли, – говорит он. – Мы по закону не имеем права не продать, и мобилизованные пьют до состояния свиней. Они идти не могут, постоянно дебоширят, всё разбивают. Я бы сказал, что тут небезопасно. Контрактники, да и обычные парни, не призывники, ведут себя спокойно.

– А почему они так много пьют?

– Не могу сказать. Наверное, голову от денег снесло – им по 200 тысяч дают. Вот даже сейчас перед вами мужик зашёл и три бутылки водки купил, он уже угашенный с утра.

– Как вы их отличаете от срочников?

– Легко отличить, – поясняет продавец. – Они неопрятно выглядят: их только раз в неделю в баню водят мыться. Когда они только приехали, был полный свинарник, они лежали на территории все ублёванные. Это горькая правда. Парни сами сюда заходят и мне рассказывают, что кто-то себя истыкал ножом или кто-то захлебнулся в своей рвоте. Предполагаю, что смертей тут намного больше, а официально – только три (официально на январь 2023 года в Елани умерло шесть мобилизованных. – Прим. ред.).

Продавец считает, что не всю информацию публикуют и "всё вдвойне скрывается", потому что "уже приезжало высшее командование, и были проблемы".

В большом окне "Монетки", что в том же здании, маячат ещё несколько мобилизованных. Все они складывают в пакеты бутылки водки.

"Выпили весь одеколон"

Возле одного из зданий дворник соскребает лопатой слой жёсткого снега. Рядом ступени, покрытые льдом – с них на бубликах съезжают дети, чуть не сбивая прохожих с ног, на которых те и так еле держатся. На снегу – бычки и следы от плевков.

"Видишь, ходят, – дворник указывает рукой на компании шатающихся солдат. – Мобилизованные пьяные бродят. Их видно, они отличаются. Здесь их было очень много – семь с половиной тысяч: Пермь, Челябинск, ХМАО, с местных деревень. Сейчас уже меньше".

На снегу много "артефактов": то тут, то там лежат пивные банки или бутылки из-под крепкого алкоголя
На снегу много "артефактов": то тут, то там лежат пивные банки или бутылки из-под крепкого алкоголя

В конце сентября мобилизованные жаловались, что пункты сбора переполнены – в еланскую часть, рассчитанную на 3500 человек, прибыло вдвое больше. Люди спали на голом полу, а на территории гарнизона пришлось развернуть палаточный лагерь. Врио военного комиссара Свердловской области Сергей Чирков после жалоб мобилизованных заверял журналистов, что в Еланском гарнизоне "собралось определённое количество граждан, но это не значит, что там что-то переполнено" и что "все нормы соблюдаются".

Местные рассказывают, что теперь большинство мобилизованных живут не в казармах, как срочники, а в палатках. Им возят дрова, они сами их пилят и колют, сами растапливают себе печки, чтобы обогреть палатки.

– Вот эти пьяные ребята тут – это не исключение? – спрашиваем дворника в Елани.

– Не-е-ет. Вон идёт, видишь? – указывает он на проходящего рядом мужчину, у которого из кармана армейской куртки торчит коробка сока. – Это у него не сок. Там водка или коньяк. Здесь система у них уже проработана.

– А как они себя ведут, когда выпивают?

– Очень плохо. Их столько тут в хирургии в госпитале лежит – дерутся, руки-ноги ломают, друг друга и себя режут. Кошмар. От них тут уже все устали, но деваться некуда. Позавчера парня увезли, 43 года. Его отсюда, уже мёртвого, отвезли в Тавду в военкомат. Он здесь сам повесился или кто-то его – нам не говорят, от чего умер. Думаю, кто-то его ножом пырнул или он сам себя. Операцию ему сделали, но он в три часа умер (подтвердить этот случай "Новой вкладке" не удалось, официально о новых смертях в Елани не сообщалось. – Прим. ред.). Сами себя губят.

По словам дворника, когда в Елани три месяца не продавали алкоголь, мобилизованные покупали его в соседнем городе Камышлове – "там продавали палёнку за бешеные деньги". В самой Елани, как писали местные СМИ, стоимость бутылки водки из-под полы доходила до тысячи рублей.

Мужчина рассказывает, что пьяные мобилизованные якобы врываются в квартиры местных жителей и часто спят на лестничных площадках (так ли это, проверить не удалось). В это время мимо нас проходит несколько человек с пакетами из продуктового – в них снова бутылки.

"Когда алкоголь не продавали, они тут скупали энергетики паками, перепивали их, дурели, у них начиналась белая горячка. Весь тройной одеколон на*** выпили", – дворник взглядом указывает на магазин парфюмерии и косметики за своей спиной.

Он, как и продавец в магазине, считает, что большая часть приехала сюда не из чувства долга, а ради денег.

"Они по двести с лишним тысяч получают, чего бы им не пить. Местные зарабатывают на них: квартиры сдают по 3500 в сутки, такси ездят на*** за полтора рубля. Но от них не только местные, от них сами военные уже устали, потому что они им не подчиняются. У военных своё, у них – своё. Свой командир полка и роты, который с ними поедет туда. А что он сделает? Он рот им не зашьёт, чтобы не пили", – заключает мужчина.

"Это жизнь"

Мария – одна из тех, кто сдаёт мобилизованным комнату в своей квартире. Ночь – две тысячи. Мария выходит к нам в лосинах и бесформенной кофте. Удивляется, что мы без мужчин. В комнате, которую она нам выделяет, кровать и диван, на полке под потолком – детские снимки дочери и внука. Мария просит не крутить дверные ручки – их за четыре месяца с начала мобилизации сломали или с корнем выдрали предыдущие квартиранты. В кухне пахнет луком, на плите в кастрюле пузырится густой суп. По телевизору – канал с фильмами о войне.

Мария рассказывает, что в сентябре-октябре, когда шли первые недели мобилизации, в посёлке "творился кошмар": "Если он дома жрал, как свинья, то и здесь будет продолжать. Если он там втихушку от жены прятался, то здесь у него свобода полная. Кто-то пил от страха. У всех причины разные".

– Откуда у них время на выпивку? Они же должны с утра до вечера готовиться воевать, – спрашиваю у Марии.

– Я вас умоляю, кто их тут готовил! – Мария взмахивает руками. – Максимум до обеда. Если с колхозов нагнали, где зарплата 10–15 тысяч, а он 200 тысяч получил на карту – у него шары на лоб. Естественно, он пойдёт жрать на радостях и забудет, что у него семья и кредиты. Были, конечно, отличные парни – с октября ходили ко мне в душ мыться. Один мне всё говорил: "Где, какой бабушке я дорогу не помог перейти? За что я сюда попал?"

Мария рассказывает, что "мобиков" водят в баню нечасто, и стираться им негде, поэтому некоторые приходят мыться к ней. Пока мужчина стоит под душем, она бросает грязные вещи в стиральную машинку.

В ноябре один из мобилизованных, расквартированных в Елани, жаловался екатеринбургскому изданию "ЕАН" на вшей: "Все ходят постоянно чешутся. Помывочных мест не хватает". Он рассказывал, что местные сдают им ванные комнаты в почасовую аренду. Депутат Госдумы Максим Иванов тогда подтвердил журналистам проблему, но через полчаса опроверг её в своём Telegram-канале и написал, что случаев педикулёза в Елани нет, а у мобилизованных "есть возможности для поддержания чистоты", а именно "тёплые умывальники".

В доме Марии не умолкает телевизор, по которому один за другим идут фильмы о войне
В доме Марии не умолкает телевизор, по которому один за другим идут фильмы о войне

Квартиранты Марии попадались разные. Некоторые "разносили" дом, и она с мужем с горем пополам выставляла их за дверь. Однажды поселилась пара: к мобилизованному приехала жена, и пока хозяева квартиры были в соседней комнате, он всю ночь избивал её "до кровавых синяков" – на лицо женщины утром было страшно смотреть, говорит хозяйка. Тем не менее полицию она не вызывала. Многие девушки и женщины, по словам Марии, приезжали, чтобы расписаться с мобилизованными в камышловском ЗАГСе: "Одна бабулечка приехала невестой, уехала женой".

"Позавчера ещё квартиру сдавала, но уже не семейным – мальчишки тёлок нашли. Надо же парням как-то развлечься перед отправкой, – говорит Мария. – Всё жизненно, всё естественно. Перед отправкой на войну приезжали жёны и снимали эти комнаты и квартиры на часы. Они посидели, чай попили, кувыркнулись и разбежались. Это жизнь".

В "Бункере" есть магазин, где помимо камуфляжа можно купить кальян, флягу в виде пистолета или медаль "Участнику военной операции в Сирии"
В "Бункере" есть магазин, где помимо камуфляжа можно купить кальян, флягу в виде пистолета или медаль "Участнику военной операции в Сирии"

В одном из еланских дворов находим магазин "Фасоль". На полках лежит кура-гриль с подпалинами. У кассы стоит плотный мужик с квадратным лицом. Тоже мобилизованный. Перед ним – полная корзина продуктов: мясо, хлеб, консервы, банки с пивом. Рядом с ним стоит девушка. Оба выходят на улицу, она берёт его под руку, и вместе они идут к подъезду ближайшего дома.

Чуть дальше по улице ещё один алкомаркет. Воздух в нём спёртый и сладковато-гнилостный. Перед нами стоит мужчина в форме. Берёт две бутылки водки "Лесная". Продавщица извиняется, что не может продать – кассу заклинило, нужно подождать 20 минут.

– Э-э, – разочарованно протягивает мужчина, тяжело дыша табаком и перегаром. Разворачивается и неровной походкой уходит, оставляя на полу грязные следы.

Другой магазин в посёлке называется "Водолей". Под стеклом багровеют лежалые сосиски. На витрину пришпилена бумажка с номером телефона продавщицы. Она тоже сдаёт солдатам квартиру.

– Очередь на запись есть? – спрашиваем.
– Пока занято. Там у меня женщина сейчас, она к мужу приехала и осталась. Он у неё здесь, в госпитале. Мобилизованный, его вообще не должны были забрать, он сразу после операции был. Теперь там какие-то серьёзные осложнения начались – здесь его оставили, не выписывают и домой не отпускают. А дома дети ждут.

"Рожайте нам солдатов"

Возвращаемся в кафе "Бункер", чтобы немного погреться. Перед нами заходит мужчина. Пытаясь устоять на ногах, он роняет вешалку с армейскими куртками.

Кафе заполняется. От некоторых столов поднимается запах вина и водки вперемешку с кисловатым запахом столовой. На вид всем посетителям около сорока лет, на лица некоторых из них жутко смотреть: измождённые, заплывшие и опухшие, с подбитыми висками и следами запёкшихся гноя и крови, со стеклянным взглядом. У них разные шевроны. У кого-то – "Z" в цветах триколора, у кого-то – бабушка с советским флагом, у некоторых – просто флаг РФ или символ подразделения. Они шумят. Они пьяны и озлоблены:

– Завтра – всё! На Украину поедем, б****, мы их бомбить будем! – стуча по столу, кричит один из посетителей в мобильник.

Сейчас шансов вернуться домой у мобилизованных практически нет. В указе Владимира Путина от 21 сентября 2022 года нет ни слова о сроках службы и основаниях для отправки домой. Об этом ничего не сказано и в Федеральном законе № 31-ФЗ "О мобилизационной подготовке и мобилизации". То есть фактически призыв бессрочный, фронт можно покинуть только в случае тяжёлого ранения или смерти.

Компания из нескольких мужчин в форме разливает по стаканам пиво. Перед ними нетронутые сосиски в тесте, компот и сок. Они что-то оживлённо обсуждают и братаются. Играет музыка. Солдаты замечают нас:

– Девушки, с праздником, с крещением! Может, по проруби?
– Нет, спасибо.

Один из них представляется Саней и подходит ко мне. Инстинктивно поднимаюсь. Он приближается, пытается зажать в угол. От Сани пахнет табаком, водкой и потом.

– Вы извините, я после контузии, ни хрена не слышу. Проруби даже если нет, мы её прорубим нахрен! – он угрожающе размахивает рукой, как топором. – Чем только можем. А у нас до хрена возможностей.

Взгляд мутный. Саня подходит вплотную. Кричит, слюна долетает до моего лица:

– Я на дембель сегодня. Я уже вообще на дембель! Давайте, девочки, рожайте нам солдатов. Мужиков!!! Сейчас вам покажу. У меня двойняшки, – его глаза увлажняются. – Видите, какие? Пятый класс.

На снимке в телефоне две светловолосые девочки с косичками. Рядом с ними молодая девушка.

– Дембель-то откуда?
– Это неважно, – обрывает он резко. – Но я сегодня демобилизовался.
– Отмечаете?
– Да. Завтра поедем домой. Б****, домой. Домой! – лицо съёживается, Саня начинает плакать, но быстро останавливает себя. – Пойду покурю.

Он уходит. Мужчины за его столом скрипят стульями, шепчутся и подмигивают нам. Вдруг компания становится тише, голоса звучат глуше, и можно различить слова:

– Брат-то родной?
– Двоюродный, – говорит мужчина в синем свитере под камуфляжем. У него красные от слёз глаза.

Саня, который уже вернулся, отворачивается и молчит, глядя в никуда. Потом смотрит на нас:

– Девочки, у нас горе. У нас опять горе. Брат. Уже двухсотый (погиб. – Прим. ред.), б*****, уже всё. Сейчас позвонили. Что вы, милые?

Мужчина, чей брат погиб, ещё несколько минут смотрит в стол. Вскоре его глаза высыхают, и он как ни в чём не бывало зовёт нас к столу.

– Богу-то виднее, кого забирать, – говорят ему.

"Отношение скотское"

Кафе пустеет. В зале остаётся пара мужчин и Миша. Он сидит один и выделяется среди остальных своей юностью. Худой парень с большими глазами и несчастным взглядом. Подволакивает ногу из-за ранения. Перед ним поднос с мясом в мутном соусе. Он не притрагивается к еде. Миша был в Украине три месяца. Каждые несколько секунд его голова дёргается – нервный тик, напоминание о войне. Миша безуспешно пытается вернуться домой.

"Не нужно туда идти, – тихо и обречённо говорит он. – Я вот съездил. Видите, сижу теперь. Там делать нечего. Там тяжело. Просто тяжело. Я поехал, а сейчас не увольняют даже, понимаете? У меня краткосрочный контракт закончился, и не увольняют, потому что мобилизация".

Миша говорит, что поехал на войну из убеждений. А теперь разочаровался в армии.

"Отношение там скотское. Нормальных командиров мало, всем же страшно, никто умирать не хочет. Жрачки не хватает. Потери каждый день. Это по новостям всё так радужно. А на деле проблемы со связью, с обеспечением. Всё не так, как кажется. Я с октября в психиатрии лечусь. Такие ситуации там бывают, когда ребята глупо гибнут, а их ещё не могут достать оттуда. У меня товарищ [мёртвый] три месяца под деревом лежал. Там, как и здесь, пьют, и многие гибнут из-за пьянки. А здесь пьют мобилизованные очень много. Все же взрослые люди. Я тоже, когда сюда только приехал, выпивал. 28 человек нас было, многие очень сильно бухали. У нас же все пьют в стране, алкашей очень много. Тем более когда мобилизовали. Они сами не знают, куда их отправят, поэтому и пьют – от страха. Но это не помогает".

Миша рассказывает, что уходить на войну было не страшно. Страшно стало, когда он там оказался. По его мнению, из-за ошибок командования армия несёт большие потери.

"Из моих знакомых, с кем ездил, – рассказывает он, – все приехали трёхсотые (раненые. – Прим. ред.), и три человека погибли там. Меня потом перекинули в другое подразделение, там тоже товарищи погибли. Со мной был мобилизованный из Москвы, я с ним лечился. Рассказывал, что у них был командир. Ему нужно было занять высоту, а он решил, что может пойти на штурм, и из двухсот человек осталось двадцать. Это не стоит того. Там воюют наёмники. Польша, США, негров там до кучи. В них стреляешь, они не умирают. У них броня нормальная".

Миша рассказывает про товарища, который вернулся без ноги и руки. Сам он был в Луганской и Донецкой областях, на Харьковском направлении. Он тоже предполагает, что многие едут из-за денег – но несколько раз повторяет, что "эта война не стоит никаких денег, чтобы туда идти": "Это представляется так радужно, мол, мы всех сейчас раз..бём. Проблемы там очень большие, понимаете? Не нужно это никому".

Двое мобилизованных ведут мужчину в форме, он едва идёт, то повисая между ними, то падая
Двое мобилизованных ведут мужчину в форме, он едва идёт, то повисая между ними, то падая

Мария, которая сдает комнаты мобилизованным, говорит, что все их рассказы похожи на Мишин, мол, погибших и раненых, по её ощущениям, очень много, но об этом не говорят по телевизору. "Наш дядя объявил войну, а готов к ней не был, – возмущается она. – То же Чечня – сколько наших парней уложили, кому это надо было, зачем мы туда сунулись? Как раз Путин пришёл к власти, надо показать себя хорошим. Мы с парнями разговаривали, говорят, отправляют воевать группу тридцать-сорок человек – хорошо, если двое-трое выживают. Живой щит. Пушечное мясо".

Но в том, что началась война, виновата Америка, уверена Мария:

"Любая война – это отмывание денег. Кому-то это нужно. Явно не нам с вами. Киев уже почти в кольце был, и все разошлись. Для чего это всё было сделано? Немного мозг включайте, тут не надо знать. Это действительно нужно только верхушке. Причём не нашей российской, а где-то там, за рубежом. У нас берёшь квитанцию ЖКХ, лицевой счёт набираешь, и все деньги туда уходят – все счета ведь "штатовские". Как, вы не знали?"

Братаны

Вечером в тамбуре магазина "Монетка" духота. Оплёванный пол со следами солдатских ботинок. Несколько мобилизованных пьют пиво и лениво разговаривают:

– Этот меня зовёт, х.ли: "Товарищ старшина, слышь, займи мне полтора рубля". Говорю: "Куда ты на*** собрался с полторами рублями. Хочешь водки, на***, иди покупай водку".
– Мне ты, сука, так не занял, б****.
– Сколько просил, столько дал.
– Я у тебя два рубля просил.
– Ты у меня три рубля просил, у меня два рубля на кармане было.
– Короче, мы всей хате рассказали, б****, какое чмо заселилось, на****. П*****. Его с кровати скинули, шмотки раскидали, – мужчина рыгает.
– А чо, правильно, братан, так оно.
– Я не спорю, *****. Знаешь, чо, братан, я Шмелю тоже ****** дал [избил].
– На**** [зачем]?
– [неразборчиво]… в больницу таскали. Он вообще никакой, вообще в ноль. Мы на построение пошли, он говорит: "Б****, у меня сердце болит". Он просто сразу с утра на***рился… Сразу две бутылки.

На улице в свете фонарей возникают трое. Двое мобилизованных ведут мужчину в форме, он едва идёт, то повисая между ними, то падая. Они ругаются.

– Говна кусок, ноги поднимай!
– Сука, я тебя сейчас здесь оставлю.
– Б**, я тебе башку в натуре скручу…

Тот, что между ними, снова падает. Они пинками пытаются его поднять. Пьяный вновь повисает на них, но перевешивает и опять падает. Его бросают в снег. Мужчина кряхтит и сплёвывает. Кажется, блюёт, утыкаясь лицом в сугроб. Потом тяжело поднимается и дальше идёт сам. Двое – вслед за ним. Их силуэты скрываются в темноте.

Такая разная Россия. Региональные медиа на «Свободе»

Говорят, журналистика в России закончилась. Это неправда. Да, только после 24 февраля были заблокированы сотни российских медиа. Да, каждую пятницу журналистами пополняется минюстовский список иноагентов. Да, уже небольшой пост в социальных сетях сегодня чреват столкновением с карательной мощью государства. Да, российский журналист, продолжая честно делать свое дело, рискует свободой, а иногда и жизнью. Да, десятки российских журналистов не по своей воле покинули страну за последние месяцы. Однако и сегодня в разных регионах большой и трудной для жизни страны остаются журналисты, которые пытаются честно делать свое дело, рассказывать о том, что эта жизнь представляет собой на самом деле, а не в отчетах чиновников. Рождаются новые медиа, созданные неравнодушными и смелыми людьми, верными принципам своей непростой профессии.

В проекте "Такая разная Россия" мы публикуем лучшие их материалы, посвященные жизни российских регионов

XS
SM
MD
LG