В Новосибирске прошла презентация книги о расстрелянном здесь в 1942 году художнике и теоретике конструктивизма Алексее Гане. Имя его широкой публике почти не известно, о том, что он был репрессирован и расстрелян, много десятилетий не знали даже его близкие родственники.
"Между Родченко и Малевичем"
Машинописный лист. "Выписка из протокола Особого совещания при НКВД" от 19 августа 1942 года. Глаголы в повелительном наклонении – прописными буквами. Фамилия расстрелянного склоняется, но чекисты этого не знали или проигнорировали.
"Ган Алексея Михайловича за антисоветскую агитацию в условиях военного времени РАССТРЕЛЯТЬ.
Лично принадлежащее имущество КОНФИСКОВАТЬ.
Приговор исполнен 8/9 1942".
"Выписка" и некоторые другие документы из дела Алексея Гана опубликованы на сайте томского музея "Следственная тюрьма НКВД". Где именно погребены останки Алексея Гана, который был одной из ключевых фигур советского конструктивизма, неизвестно. Как рассказал Сибирь.Реалии Александр Рудницкий, много лет возглавлявший новосибирский "Мемориал", существовало постановление, согласно которому расстрелянных "врагов народа" хоронили тайно, не оставляя на местах погребений никаких следов.
Последние недели жизни Ган провёл в новосибирской пересыльной тюрьме №1. Вероятно, именно там его расстреляли и тайно похоронили – в то время общепринятая для советских репрессивных органов практика.
В 1920-е годы Ган был другом и соавтором знаменитой четы авангардистов – Александра Родченко и Варвары Степановой, однако имя самого Гана широкой публике известно мало.
– Мы – просто сообщество волонтёров. То, что осталось от "Мемориала", скажем так. Презентация книги о Гане в Новосибирске состоялась, несмотря на тридцатиградусный мороз. Людей было немного, но у нас все мероприятия не массовые. На презентации была аудитория, не связанная с искусством. Спросила, знают ли собравшиеся, кто такой Алексей Ган. Девяносто процентов не знали, остальные только что-то про него слышали, – рассказала Сибирь.Реалии Алла Дергачева, координатор акции "Возвращение имён" в Новосибирске.
О Гане-художнике на презентации рассказывал новосибирский краевед, руководитель проекта "Ново-Сибирск. Конструктивизм!" Евгений Дубровин.
– Алексей Ган – художник в широком смысле слова. То, что сейчас на Западе называют artist, – рассказал Евгений Дубровин Сибирь.Реалии. – Он не был связан профессиональными, цеховыми ограничениями. Начинал с увлечённости идеями анархизма – печатался в газете "Анархия". У Гана были театральные постановки, эскизы и костюмы для которых делал Александр Родченко. Долгое время они дружили. Ган, оставаясь анархистом по складу характера, увлекался идеями построения нового общества. По мнению Гана, театр должен даже не воспевать революцию, а стать частью революции, нести эту революцию в массы. Отсюда театр массового действия Алексея Гана, отказ от традиционных театральных форм.
Первые десятилетия ХХ века – это время новых технологий, в том числе и технологий создания общества. Такими технологиями Гану видятся кино, фотография и архитектура.
– В 1922 году Ган стал одним из инициаторов издания сборника "О театре", где помещена и его статья. И в этом же году отдельной брошюрой выходит манифест "Конструктивизм" за подписью Гана. Он пишет, что, если на Западе конструктивизм возник в среде архитекторов и дизайнеров, то в советской России – в театральной среде и среди левых живописцев, вставших в оппозицию даже к супрематизму Малевича. И уже позже к этому направлению в России присоединяются архитекторы, – говорит Дубровин.
Идеи Гана серьёзно повлияли на многих архитекторов и художников, проекты которых формировали облик Новосибирска в 1930-е годы – Лазаря Лисицкого, Николая Никитина, Николая Кузьмина.
Книга "Алексей Ган" вышла в серии "Творцы авангарда". Ее написал Александр Лаврентьев – дизайнер-график, куратор фотовыставок, доктор искусствоведения, проректор Строгоновки, внук художников-авангардистов Александра Родченко и Варвары Степановой.
Лаврентьев пишет в книге, что в конце 1910-х годов Алексей Ган, который тогда занимался графикой, "оказался между Малевичем и Родченко. Это промежуточное положение отразилось позже на применяемых им формально-композиционных средствах. Он использовал квадратные формы как плотные цветовые объекты и знаки, чувствовал воздух, форму просветов, пустоту, то есть владел элементами супрематического языка. И одновременно жёстко организовывал печатную плоскость при помощи линий, плашек, каркаса, всего того, что было характерно для полиграфического конструктивизма".
В разговоре с Сибирь.Реалии Александр Лаврентьев подчеркивает, что творчество Гана актуально и сегодня.
– Актуален сам тип – организатор, лидер, чутко чувствующий современность человек: режиссёр, кинооператор, мотоциклист, издатель, наборщик, архитектор, дизайнер. Человек, знакомый со всеми деятелями русского авангарда, осознающий творческий потенциал техники и технологии, стоявший в центре событий, понимающий ценность происходящего в жизни (его книга "Да здравствует демонстрация быта!") и фиксирующий все это в виде статей, документов, заявок и т. д. Он занимался "интеллектуальным производством", о котором писал он сам и другие конструктивисты.
– Г ан – это ведь псевдоним?
– Настоящая фамилия Гана – Имберх. Он из семьи обрусевших немцев. Его первая супруга Ольга Ган умерла в 1918 году от болезни сердца. Он очень переживал, это изменило его жизнь. В память о ней Алексей взял ее фамилию.
– У многих художников есть что-то вроде "визитной карточки"– самого узнаваемого произведения. Например, у Малевича – "Чёрный квадрат". Есть ли у Алексея Гана такое произведение?
– Издание журнала "Кино-фот" в 1922 году – первое периодическое издание по авангардному дизайну и кинематографу в России. Одновременно в Берлине выходил журнал Лисицкого "Вещь". Но у Лисицкого вышло два номера, а у Гана – шесть.
"Объявляем войну искусству!"
Журнал "Кино-фот", где форма важна не меньше содержания, – это отдельный арт-проект Гана.
Уже само название отсылает к телеграф-языку авангардистов. В отличие от подобных советских журналов тех лет, издателем "Кино-фот" значилась не та или иная организация или ассоциация художников, а лично Ган.
"Алексей Ган числил себя и редактором, и издателем, – пишет Лаврентьев. – Все передовицы написаны им в духе революционных манифестов, пафосно и бескомпромиссно. Темы: киноавангард, связь кино и пролетарского государства, эксперименты киноавангарда на базе "скудного государственного обеспечения" и с "живым подлинным человеческим материалом". Несмотря на скудость технического оснащения, советский кинематограф идеологически сильнее западного, считает Ган… "Кино-фот"– это не столько журнал о текущих событиях в области кино и фотографии… сколько площадка для обнародования манифестов сразу в нескольких областях: кино, дизайне, полиграфии, фотографии, театре, сценарном деле".
В журнале публиковались коллажи на кинотемы Родченко и Степановой, статьи кинорежиссёра-документалиста Дзиги Вертова, организатора и преподавателя Государственного кинотехникума Льва Кулешова, театрального критика Николая Форрегера, актёра (советские авангардисты предпочитали термин "натурщик") Леонида Оболенского.
Вторая жена Гана – будущий кинорежиссёр Эсфирь Шуб – пишет для "Кино-фот" краткие пересказы сюжетов немых кинокартин. В своей книге Александр Лаврентьев цитирует Эсфирь, вспоминавшую об этом опыте: "Всего интереснее было восстанавливать фильмы из маленьких разрозненных, без номера роликов… То есть, по существу, создавать сценарий к уже снятому фильму".
Владимир Маяковский написал для этого журнала небольшой текст о фотографии. Изображение этого поэта появилось на обложке четвёртого номера. Маяковский снялся в фильме "Мартин Иден", где сыграл поэта Ивана Нова.
"Герой Маяковского спорит со смертью, которая изображена комбинацией фотографий аэроплана и черепа", – описывает обложку Александр Лаврентьев.
Обложка шестого номера выполнена самим Ганом, использовавшим редкую для того времени технику наложения одного изображения на другое: напечатанная красным катушка для киноплёнки поверх изображения киноаппарата.
"Журнал "Кино-фот" – это не только памятник авангардных теорий конструктивизма, истории кино или источник документальных материалов начала 1920-х годов, – пишет Александр Лаврентьев. – Это уникальный памятник авангардного графического дизайна… В этом журнале Ган использует несколько принципиальных графических идей, которые и определяют его вклад как дизайнера в мировую историю профессии. Революционная риторика текстов отходит на второй план и уступает новаторскому дизайну… Ган организует полосу при помощи фотографий, текстовых блоков, плашек. Для построения композиции он не боится повторять несколько раз один и тот же текст. Не боится комбинировать жирный и светлый набор совершенно разных гарнитур, крупный и мелкий кегль. И что самое принципиальное – вся организация полосы строится из наборного типографского материала – линеек, набора, клише фотографий. Ган превратил технологию в средство создания яркого, запоминающегося стилевогорешения… Работая с текстом, Ган"озвучивает" его средствами типографики, порождая ситуацию многоголосицы, индивидуального восприятия материала".
Новаторские решения работы с типографикой отличают и самый известный манифест Гана – "Конструктивизм". Он вышел отдельной брошюрой в 1922 году. Дизайном обложки занимался Александр Родченко. В "Конструктивизме" Ган требует от художников полного разрыва с буржуазным искусством. Само слово "искусство" для него ругательное (в этом он разошёлся со многими коллегами-авангардистами). "Мы объявляем непримиримую войну искусству!" – пишет Ган.
В заключительном разделе "Конструктивизма" Ган призывает создавать города новой планировки и "систему оформления вещи вообще": "Ничего случайного, безучётного, ничего от слепого вкуса и эстетического произвола. Всё должно быть осмысленно технически и функционально".
Ган работал не как "буржуазный художник", а почти как конструктор, инженер. Любил технику и разбирался в ней.
– Есть прекрасная фотография Алексея Гана, сделанная Александром Родченко в 1924 году. Ган сидит на мотоцикле. По нынешним временам это как современный художник, сидящий в "Тесле", –говорит Евгений Дубровин.
1920-е годы – пик творческой активности Алексея Гана. Он экспериментировал в области театра, снял четыре фильма (сохранились фрагменты только одного – о пионерах), входил в редколлегию журнала "Современная архитектура", организовал рабочую группу конструктивистов, создавал плакаты к фильмам, как дизайнер проектировал газетные киоски.
Рассуждая о радикализме Гана, Александр Лаврентьев пишет:
"При первом знакомстве с судьбой и текстами Гана может сложиться впечатление какого-то экзальтированного аскетизма и совершенно бессмысленного противопоставления всему и всем. Отсутствия гибкости. Но на самом деле Ган был абсолютно прав, когда в одном из писем Эсфири Шуб… писал, что многие теперь стали работать так, как он когда-то агитировал.
Если сравнить конструктивизм с электрической батареей, то станет понятно, что мощность её заряда определяется радикальными отличиями в творческих установках, разностью потенциалов. Ган представлял крайний полюс русского конструктивизма, полюс функциональной чистоты, ограниченности средств по отношению к материалу…
Полюс Гана – это чистота идеи, социальная или утилитарная целесообразность. Это конструктивизм без искусства, без художнического произвола, как казалось Гану…
Противоположный полюс – конструктивизм, ставший искусством, или искусство, принявшее конструктивизм…
Его (Гана. – СР) бескомпромиссный идеал конструктивизма оказался нужен только ему одному. Сегодня очевидно, что без этого идеала вся система рассыпалась бы. Концепция Гана была своего рода цементирующим ядром".
"Эта война должна принести крах большевизму"
В середине 1930-х Алексей Ган уезжает из Москвы на Дальний Восток. Очевидно, что в этот период советская власть, передумавшая преобразовывать весь мир и сосредоточившаяся на "построении социализма в отдельно взятой стране", к авангардистам и конструктивистам охладела. Идеологический поворот подразумевал возврат к традиционным формам искусства.
Не исключено, что Ган покинул Москву, потому что больше не находил там возможности самореализоваться. Жизнь Гана осложнял алкоголизм. Он воевал на фронтах Первой мировой, получил контузию, которая, возможно, спровоцировала этот недуг. Несколько раз серьёзно лечился, но срывался снова. Жизнь со второй женой Эсфирь Шуб, уставшей от болезни Гана, видимо, стала уже невозможной.
Александр Лаврентьев пишет, что на Дальний Восток Ган отправился, заключив договор с одним из московских издательств. Племянник Алексея Гана Руслан Имберх рассказал Сибирь.Реалии, что Ган хотел снять фильм о строительстве Комсомольска-на Амуре, но ему не разрешили.
С 1934 года Ган работал в Хабаровском крайисполкоме. По некоторым данным, он оформил порт, где готовились встречать челюскинцев, однако, если такой проект у Гана и был, он не задокументирован.
Через несколько месяцев творческая биография Гана, по сути, заканчивается. В марте 1935 года он приговорён Хабаровским облсудом к пяти годам лагерей по ст. 109 УК РСФСР ("Злоупотребление властью или служебным положением"). Не исключено, что на самом деле причины были политическими. В биографической справке на сайте томского музея "Следственная тюрьма НКВД" сообщается об эпизоде, предшествовавшем первому аресту: "По свидетельству очевидца, находясь в Хабаровске, Ган, в очередной раз срываясь, громко, при людях, материл Сталина, называл его "рябой сволочью".
Племянник Алексея Гана Руслан Имберх родился за год до расстрела дяди. Из того, что ему доводилось слышать о Гане от отца, он делает вывод, что Ган, служивший после революции в Красной армии и вступивший в ВКП(б), не мог быть против советской власти. Руководитель проекта "Ново-Сибирск. Конструктивизм!" Евгений Дубровин думает иначе.
– С чрезвычайно высокой вероятностью Ган негативно относился к Сталину. Просто потому, что был анархистом по складу характера. После революции между авангардистами и лидерами советского государства не существовало социальной дистанции, а в 1930-е годы, с появлением советской номенклатуры, эта дистанция образовалась. Ган – один из идейных лидеров 1920-х – мог считать Сталина серым безликим винтиком. Могло быть неприятие всей выстроенной системы, которая Гана и его единомышленников отодвинула на периферию. Ган надеялся, что революция принесёт другую форму общества, но к 1930-м годам советская власть отвергла все идеи авангардистов – жилые ячейки, обобществлённый быт, фабрики-кухни – и вернулась к наследию классической архитектуры, старому визуальному языку. Конечно, Гану всё это было нестерпимо наблюдать.
Родченко оказался более умеренным и покладистым. Он стал профессиональным фотографом, с головой ушёл в работу и создал огромный пласт фотосвидетельств жизни советского общества того времени. Конечно, он уже не имел такого влияния на умы, как в 20-е годы, а просто стал профессионалом своего дела. Ган же с этой новой реальностью не примирился. Не исключаю, что с этим связаны и его запои. Как таковых кампаний против конструктивистов, закончившихся арестами и ссылками, не было. Однако на примере ряда новосибирских архитекторов и инженеров эпохи конструктивизма можно назвать минимум четыре фамилии жертв террора: создатели Театра оперы и балета Траугот Бардт и Сергей Полыгалин, авторы многих знаковых зданий Новосибирска 1930-х годов Владимир Тейтель и Аркадий Ширяев, – говорит Дубровин.
Достоверно известен тюремный маршрут Гана после первого ареста: Хабаровская тюрьма, Розенгардовский лагерный пункт, 11-е отделение на станции Бира, Томасинлаг (в районе посёлка Асино нынешней Томской области). Племянник Гана предполагает, что столь частые переводы связаны с тем, что начальники лагерей использовали Гана в качестве художника-оформителя.
В марте 1940 года Ган освободился и остался в Асино. В материалах второго уголовного дела – противоречивые сведения о том, чем занимался Ган между арестами. Написано и что работал в качестве "бойца" на Асиновском лесоперевалочном комбинате, и что до второго ареста нигде не работал, беря частные заказы на выполнения художественных работ.
Повторно арестован по доносу 25 октября 1941 года. В деле есть показания двух свидетелей обвинения – Тимофея Шоева и Тимофея Книги (такая фамилия указана в "Обвинительном заключении").
Из показаний Шоева:
"… он высказывал, что он ждал современной войны и что эта война должна принести крах большевизму, что коммунисты неправильно ведут политику в отношении крестьянства, насаждая насильно колхозы, что большевики неправильно действуют в том, что отобрали инициативу у частника…
Последнее время Ган много говорит о том, что с помощью Америки и Англии, после войны, строй в СССР должен измениться – будет буржуазно-демократической строй и тогда только, по его словам, настанет настоящая жизнь".
Этот свидетель, кроме того, утверждает, что читал рукопись Алексея Гана контрреволюционного содержания, озаглавленную "Советский демократизм".
О последнем периоде жизни Гана известно очень мало. Возможно, уехав на Дальний Восток, он оборвал все прежние связи. Племянник Гана Руслан Имберх узнал, что его дядя был расстрелян, только в 2016 году, когда получил выписку об Алексее Гане из "Книги памяти" Томской области.
– Мне рассказали, что якобы Ган уже возвращался с Дальнего Востока в Москву, но сначала решил заехать в Кисловодск, чтобы подлечиться. По дороге заболел и умер, и похоронен в Кисловодске. Не знаю, чья это была легенда – НКВД или моего отца (родного брата Алексея Гана. – СР). У отца было шесть детей. Было опасно иметь родственника, арестованного по политической статье. Моя сестра старше меня на 16 лет, но и она ничего не рассказывала даже в годы перестройки. Возможно, и она ничего не знала, – объясняет Руслан Имберх.
Падчерица Гана Анна Шуб в своих воспоминаниях, записанных в конце 1980-х годов, сообщает, что она и мать, вторая жена Гана, о его смерти узнали только после войны, и при этом ни словом не упоминает, что Ган был репрессирован.
"Варварские времена"
Здание новосибирской следственной тюрьмы, где находился и где предположительно был расстрелян Алексей Ган, снесли несколько лет назад по решению новосибирских властей. Новосибирские мемориальцы и другие активисты выступали против и хотели открыть в этом здании музей жертв политрепрессий.
Но отстоять здание не удалось. На его месте началось строительство высотки. Когда стали рыть яму под фундамент, из под ковша экскаватора посыпались кости. Председатель новосибирского "Мемориала" Александр Рудницкий добивался захоронения праха жертв сталинского террора в Нарымском сквере, где установлен мемориал жертвам политрепрессий.
– Этого Рудницкому не разрешили, – вспоминает координатор акции "Возвращения имён" в Новосибирске Алла Дергачёва. – Была ситуация просто безысходная. Где-то закопать эти останки, место погребения никак не обозначить и вообще забыть об этих жертвах? Полное безумие! Но всё-таки удалось согласовать место захоронения – пусть не в Нарымском сквере, не в центре города, а на Гусинобродском кладбище. И усилиями меценатов на месте захоронения установлен очень важный памятник, с правильными надписями. Это случилось в совсем уж "варварские времена" – в 2020 году. Это памятник всем жертвам сталинского террора, погибшим в Новосибирской области. С очень большой долей вероятности в этой могиле захоронен Алексей Ган. Его племянник нас как будто духовно поддерживал. Из-за ковидных ограничений он – уже очень пожилой человек – смог приехать на место погребения только нынешней осенью.
Про "варварские времена" Алла говорит ещё и потому, что в нынешнем году мэрия Новосибирска впервые не разрешила проводить "Возвращение имён" в Нарымском сквере. Кроме того, председателю юридически уже ликвидированного новосибирского "Мемориала" Александру Рудницкому вручили предписание.
– Там нелепое какое-то предписание, в котором сказано, в частности, что акцию "Возвращение имён" рекламирует "экстремистское движение" "Весна". По их логике это означает, что на акцию придут экстремисты. Естественно, я всё отменила. Для меня безопасность людей на первом месте. Александру Рудницкому уже за восемьдесят, я стала за него переживать, – рассказывает Дергачёва.
Рудницкий тем не менее в день проведения акции вышел в одиночный пикет в Нарымском сквере.
В этом году новосибирский "Мемориал" был ликвидирован по иску Минюста.
– Я сходил и получил решение суда, которое состоялось вообще без нас. Доводы, которые приводятся в решении о ликвидации, просто смешные. Написали, что мы нарушаем Конституцию, закон и свой собственный устав. Одна из наш вин заключается в том, что мы говорим – и это действительно так, – что у нас нет счёта. Мы специально счёт закрыли, чтобы какой-нибудь провокатор не перевёл нам деньги из-за границы, как это случилось с "Международным Мемориалом". Мы, новосибирский "Мемориал", проводим некоторые акции, которые, как считает суд, подразумевают финансирование. Например, ежегодно возлагаем цветы к мемориальной доске Александру Галичу. Эти идиоты даже не могут предположить, что участники акции за свой счёт Александру Галичу цветы покупают, – возмущается Рудницкий.
Он уверен, что и после юридической ликвидации "Мемориала" работа по сохранению исторической памяти в Новосибирске продолжится.
– Как уже сказал, счёта у нас нет. Мы никому ничего заплатить не можем. Но у нас и раньше всё было построено на добровольных началах. Дело совести каждого, чем заниматься. У нас, например, есть доктор исторических наук Сергей Красильников, который всю жизнь историей репрессий занимается, сделал том про крестьян для нашей "Книги памяти". Он так и будет этим заниматься. Мы делали митинги 30 октября и будем продолжать. Возлагали цветы Галичу 19 октября и будем. Никто у нас этого не отнимет, – говорит Александр Рудницкий.
