5 августа полиция в Хабаровске в третий раз задержала активиста Богдана Шевченко с плакатом "Нет вобле". Он начал выходить в гайд-парк на окраине города после того, как один его друг погиб, а другой был ранен на войне в Украине.
Каждый раз сотрудники полиции вынуждены отпускать Богдана без протокола – с объяснительной. "Полицейские не были готовы к разговору о рыбе", – иронизирует Богдан Шевченко.
"Один погиб, другого очень сильно покалечило"
Жители Хабаровска каждую субботу проводят традиционный пикет в поддержку политзаключенных и против войны. Плакат антивоенного содержания обычно только один. Шевченко называет это "одиночный пикет внутри одного митинга".
– Всего три раза выходил. С 29 июля начал, – говорит Шевченко. Ему 29 лет, родился в Хабаровске, окончил Тихоокеанский государственный университет, работает графическим дизайнером.
– Многие, наоборот, в 2022 году еще выходили, а начались аресты – перестали. Почему вы начали лишь через полтора года после начала войны?
– Захотелось сказать о том, что я думаю, что против. Для меня это очень серьезная тема: двух друзей "спецоперировали" в Украине, один погиб, а другого очень сильно покалечило.
Насчет первого точно не могу сказать, что у него в голове было. Он был уже контрактником на начало войны: куда сказали, туда и отправляется. Второй на момент мобилизации уже был сагитирован рекламой контрактов, которая в Хабаровске ведется очень активно. Ему очень хотелось себя хоть как-то проявить, вот и пошел по повестке. У нас у всех есть нужда в том, чтобы себя реализовать, чтобы почувствовать, что мы не зря живем на этой земле. У каждого этот способ зависит от наших умений. Он, видимо, больше ничего другого не умел, ну, и голову забили. Мы обсуждали с ним тему войны до мобилизации, но телевизор не перебьешь.
"Этот глас народ звенел на всю страну"
– У вас на плакате формально нет привязки к войне, только "Нет вобле!". На каких основаниях вас задерживают каждый раз?
– Думаю, плакат тут вовсе ни при чем: теперь, если бы я даже вышел без плаката, меня бы все равно задержали. Такие подозрения, потому что второй раз у меня друг выходил, его видно на видео задержания – он без плаката, просто стоит недалеко от меня вместе с другими протестующими. Увезли все равно, даже на тест в наркологию увезли.
– О чем вас спрашивают при задержании? Что вменяют?
– На самом деле ничего. Первый раз со мной даже беседы никто не проводил, просто сказали: сейчас напишу объяснительную, ты подпишешь.
Написали они ее сами, и в тексте ничего такого мне не инкриминировали. "5 августа около 12.00 я находился на площади ДК "Русь" с плакатом, на котором было написано "Нет вобле!", изображение рыбы. Данный плакат я принес на площадь, так как эта площадка определена для проведения публичных мероприятий, без согласования с администрацией города Хабаровска. Общественный порядок не нарушал, никаких лозунгов не выдвигал. С моих слов написано верно и прочитано".
– Получается, в самой объяснительной, составленной полицейскими, вы ничего не нарушили. Как они объяснили, что вас увезли в отдел?
– Они объясняют всегда очень просто. Каждый раз говорят, что, мол, поступил звонок, жалоба на вас, пройдемте с нами, дадите объяснение.
– Что за жалоба?
– На то, что вы подозрительный человек, находитесь в состоянии опьянения, нарушаете общественный порядок.
Основная цель этих задержаний – напугать протестующих, дополнительная – продержать человека до конца митинга, а митинг по субботам идет на этой площади примерно около часа (акция сторонников Фургала, сейчас на нее в среднем приходит около 20 человек. – Прим. СР): пока доедешь в полицейское отделение, пока со всем разберешься, вернешься назад, в гайд-парке уже никого не будет. Я по факту на каждом митинге был по 5 минут.
Протокол они составили, но никакого обвинения, дела нет. В Хабаровске с этим не так опасно, как в других регионах страны.
– Местные активисты сказали, что такое смягчение началось после того, как они начали жаловаться и писать заявления на самих полицейских о нарушениях процедуры задержания и т. д.
– Да. Здесь московская власть не так сильно отцентрирована, плюс массовые шествия сделали свое дело – полицейские, чтобы сильно не злить людей, не перегибают палку.
– В том же Крыму вы бы пошли сейчас с плакатом "Нет вобле!"? Или в Москве?
– Крым - потенциальная область боевых действий, окопы роют, я слышал. Я вышел бы, не думаю, что меня сразу бы застрелили. Там просто нет протестов, я бы один был. Одному немного страшнее, чем когда есть другие люди такие же, как ты, вы поддерживаете друг друга морально. В Москве еще рискованнее. И тут, и там задерживают без вариантов. Но уверен, что если ты один в пикете, то можно и в Москве отделаться объяснительной, как и я в Хабаровске. Долгие задержания, аресты в Москве были во времена масштабных протестов.
– Вы участвовали в массовых митингах после ареста Фургала?
– Я был тогда в Крыму, поэтому я не смог. Но я наблюдал и поддерживал, смотрел все стримы.
– Почему вернулись в Хабаровск?
– Первая причина – мне там надоело, вторая – соскучился по Хабаровску, в том числе тоже хотел проявить свою позицию по поводу несправедливого ареста Фургала. К тому времени, как я приехал, массовые шествия уже закончились, мало народу ходило.
– У вас была надежда, что эти шествия что-то изменят?
– А ведь они правда много чего изменили. Этот глас народа звенел на всю страну, для многих людей эти акции послужили вдохновением. Это очень важно – вдохновить людей на другие выступления. Всегда нужно что-то делать, даже если кажется уже бессмысленным протестовать: ничто не проходит бесследно. Для российской власти это тоже был удар по репутации.
– В Хабаровске вам приходилось сталкиваться с откровенным давлением силовиков? Руки вам никогда не выкручивали, без воды в отделении не держали, не угрожали?
– Этого здесь не было. Со мной не было. С другими было в разгар митингов. Зато здесь могут наркотики подкинуть.
– Вас не насторожило, когда вашего товарища отвезли на медосвидетельствование?
– Конечно, насторожило. Я хотя бы с плакатом, а мой товарищ просто пришел меня поддержать. За что его-то? Думал, зачем везти человека на медосвидетельствование, если вы сами понимаете, что на него ничего нет, и не собираетесь ничего подделывать? Зачем вы тратите время, бензин?
А потом понял зачем: они просто показывают видимость работы. Продемонстрировать, что им платят зарплату "не зря", мол, деньги идут на "полезное" дело.
Сейчас задержания стали даже активнее – с каждой акции по пять человек (такая типа норма) уводят. Думаю, потому что скоро выборы мэра. Поэтому на митингах сейчас полиции примерно столько же, сколько и протестующих по количеству человек.
Не то чтобы они окружают гайд-парк, в сторонке стоят, о своем болтают. У них есть план, им нужно пять человек арестовать, задержать. Берет капитан человек двух-трех и идут напрямую. Тебе говорят: поступил вызов, пройдемте с нами.
– Как они при этом себя ведут? Какие-то нарушения допускают?
– При самом задержании – нет, потому что там очень много камер. У нас в Хабаровске полицейские на самом деле боятся еще больше, чем сами задержанные. Потому что шаг влево, шаг вправо – их сместят с должности. Им самим страшно, поэтому не вижу смысла их бояться.
В отделе – зависит от человека. Если не слишком умный, то начинает болтать и "рассуждать". Сейчас думаю, одного надо было записать на диктофон: он так говорил, как будто об этом рассказывал самому себе, себя убеждал. Ему в своем монологе оставалось только добавить: "Ты же согласен со мной?" И ответить себе: "Ну, да".
Говорил, насколько они плохие: "Вы думаете, мы плохие? Так они еще хуже!" Вот такой уровень аргументации у них.
– Они – это украинцы?
– И украинцы, но в основном, конечно же, американцы. "Вообще, все зло там. Европа, конечно же, вся прогнила". Короче, все, кроме нас, плохие.
– О вобле что-нибудь самой спрашивал?
– К разговору о рыбе полицейские не подготовились, – смеется Шевченко. – Спрашивал: "Вы действительно в это верите? Вам не платят за это все?" Я отвечаю ему: "Тут просто написано "Нет вобле!", это про рыбу. Вы о чем вообще? Вы слишком глубоко копаете".
– Вас не удивляет, что хабаровские активисты спустя три года все-таки выходят в Хабаровске?
– Нет, ничего удивительного для меня лично в этом нет. Потому что верят, что арест и приговор незаконны. Верят, что надо добиваться справедливого суда.
"Будто умер близкий человек"
– Когда узнали, что война началась, были уже в Хабаровске?
– Да, уже вернулся. Возникло чувство, похожее на то, будто умер близкий родственник. Просто умер не только у меня, а у всех. В магазинах встречаешь людей, взглядами сталкиваешься – все мрачные. С друзьями видишься – все в шоке. Это был полный шок внутри страны. Это было невероятно, ощущение, что все тотально неправильно.
– Многие потеряли родственников и друзей из-за разных взглядов на войну.
– Я – нет. Моя родня и друзья старшего поколения поддерживают это все. Но мы все равно остаемся и родственниками, и друзьями, несмотря на то что позиции расходятся.
Может быть, мне просто так с людьми повезло. Спорим, конечно, но если понадобится протянуть руку помощи, мы все равно протягиваем.
Хотя сама мысль о том, что можно как-либо поддерживать кровопролитие братского народа, для меня безумна. И это было удивительно – узнавать, что люди могут думать иначе. Но сейчас, спустя столько времени, что длится война, я уже как-то привык к тому факту, что практически все люди, кому больше 40-50 лет, как правило, поддерживают "СВО". Понял, что буквально все всегда зависит от информационных источников, они формируют наше мировоззрение – их не переспоришь. А я просто кушаю с телевизора меньше, чем они.
– Вам не страшно оставаться в России и выходить на пикеты, когда может быть вторая волна мобилизации объявлена?
– Страшно, конечно. Но почти у всех уже готов план на этот счет – все знают размах полномочий военкомата, просчитали вариант жить не по адресу прописки или в лес уйти. Я не исключение.
Больше пугает то, как активно в нашем крае рекламируют эти военные контракты. Они ведь будто по списку звонят, даже мне звонили. Я считаю, что это ненормально для современного общества. Это просто игра "в кальмара" на государственном уровне, когда тебе прямо предлагается пожертвовать своей жизнью, побыть в роли пушечного мяса. Это ненормально. И меня пугает мысль, что для большинства это становится обыденностью, они эти предложения рассматривают как привычные.
То есть, если я любого из своих товарищей спрошу, конечно, каждый скажет, что это ненормально. Но все привыкли этого не замечать. Никто не задумывается над тем, что происходит реклама смерти за деньги.
– Вам звонили, потому что вы когда-то служили в армии?
– Я подозреваю, что да. Но у них не было никакой информации о категории моего здоровья. Только имя.
– Убедительно зазывали?
– Мужской голос: "Не хотите ли вот записаться?" Как будто пылесос мне предлагал. Я говорю: "Нет, не хочу". В стиле профессора Преображенского. "А почему?" – "Не хочу". И бросил трубку.
