С началом российского вторжения в Украину одной из наиболее ярких и болезненных для граждан России реакций со стороны западного сообщества, поддерживающего Украину, стала так называемая "отмена русской культуры". Так называемая прежде всего потому, что этот термин используется по преимуществу российской пропагандой. Более чем понятная приостановка сотрудничества между условно западными и российскими культурными институциями, отмена каких-то выступлений российских (или имеющих российские корни) исполнителей, выставок российских художников и многое другое преподносятся отечественной аудитории как образец лицемерия, агрессивности и непоследовательности "коллективного Запада". Почему в этом случае речь идет о пропагандистской уловке? Что такое "культура отмены" и как она работает в контексте бесчеловечной войны в Украине? Как относиться к ней людям, думающим и говорящим на русском языке? Как эта "отмена" способна повлиять на будущее русской культуры и стоит ли ее опасаться? Попробуем поискать ответы на эти вопросы.
От культуры отмены к отмене культуры
Для начала стоит отметить, что "культура отмены" (cancel culture) – термин, который не вполне верно характеризует обозначаемый им феномен, поскольку чрезмерно акцентирует деструктивный момент в ущерб конструктивному. Термин использовался по преимуществу критиками этого движения, сформировавшегося в американской культуре в конце 2010-х годов в контексте других двух движений – #metoo и Black Lives Matter. Неудивительно, что именно он стал широко использоваться в российской публицистике, не говоря уже о пропаганде.
Тем не менее речь идет о конструктивном процессе, нацеленном на последовательное утверждение принципов ответственного поведения в сфере культуры, на осознание важности культурной сферы для жизни каждого человека, на повышение рефлективного отношения к культуре как совместно создаваемому фонду ресурсов для личного саморазвития и развития сообществ.
Культура в развитом мире – составная часть социальной ткани, результат модернизационных процессов в обществе и экономике, наблюдаемых в последние десятилетия. Образы, переживания, аффекты, технологическая инфраструктура объединяются в своего рода экологию, или пространство восприятия, создающее динамичную среду, стимулирующую воображение индивида, обеспечивающую постоянную коммуникацию между людьми и объектами. Культура перестает быть надындивидуальным нормативным горизонтом – репрессивной инстанцией, предъявляющей индивиду зачастую невыполнимые требования – и становится гигантским децентрированным резервуаром идей, изображений, текстов и звуков, доступных каждому.
Любой образ, текст, любое музыкальное произведение, были многократно воспроизведены и продолжают воспроизводиться во все новых – и все более индивидуализированных – контекстах и медиа. Книга на экране планшета, фильм на экране смартфона или трек (уже не музыкальное "произведение") в наушниках пассажира метро распадаются на фрагменты и рекомбинируются в новые (не сводимые к одному каналу восприятия: зрению или слуху) конфигурации в сознании и теле индивида, становясь для него/для нее важным ресурсом ритмизирования повседневности, социального воображения или (само)терапии. Это и есть подлинная форма присутствия и воздействия культуры.
Представление о культуре как о собрании материальных и символических ценностей, охраняемом институтами и актуализируемом ритуальными (дисциплинарными) практиками, уже устарело, и именно оно "отменяется" в первую очередь. Такой образ культуры продолжает влачить свое призрачное зомби-существование в воображении архаичных российских властей, использующих его в своих политических целях.
Зомби-культура: ее бенефициары и жертвы
В чем может состоять мотивация в поддержке подобного представления о культуре со стороны российского государства – вернее, группы людей, его захвативших? Вот лишь несколько пунктов.
Во-первых, сведение "культуры" к широко известным, "иконическим" образцам существенно упрощает задачу контроля над социальным воображением граждан: там должно быть только то, что было вложено в него государством или с его санкции. Я бы назвал это колонизацией воображения. Хороший пример такой колонизации: пресловутая "очередь на Серова", ставшая мемом в январе 2016 года, когда спасатели из МЧС вынуждены были развернуть возле Третьяковки полевую кухню для замерзающих в очереди поклонников "великого русского художника". Тот факт, что работы Серова – несомненные "шедевры", как бы отделяет воображение от тела, подчиняя второе первому. Степень "контроля" в этом случае становится наглядной ввиду нешуточных телесных страданий людей, жаждущих "прикоснуться к прекрасному".
Во-вторых, концентрированные культурные формы, такие как "классические произведения искусства", с институционально установленным и целенаправленно поддерживаемым высоким порогом доступа к ним как для исполнителей, так и для потребителей легко поддаются "фетишизации" (по сути, она образует интегральную часть их статуса "произведений") и, как следствие, способствуют экспансии в международном (медиа)пространстве монополизированного авторитарным государством и искаженного образа "русскости".
В-третьих, упрощенное представление о культуре как хранилище достижений маргинализирует современные – децентрализованные – культурные практики, дискредитирует множество стилей жизни, которые связаны с идентичностью многих людей, но не вписываются в прокрустово ложе "традиционных ценностей" и культурных стандартов, навязанных авторитарным режимом.
В-четвертых, чрезмерная иконизация культуры (фокусировка на "мировых образцах" или так называемых "шедеврах") позволяет аккумулировать психическую энергию коллективного внимания, гордости или возмущения, направляя ее по определенным каналам и в заданном направлении.
Во всех этих случаях мы сталкиваемся со своего рода двойным отчуждением: с одной стороны, культура оказывается сконцентрированной в иконических образцах, остающихся для большинства из нас недосягаемыми или безразличными, поскольку они не затрагивают нас в нашем "здесь и сейчас", а с другой стороны, культура как насыщенная материально-эмоциональная ткань, окружающая нас в любой из повседневных практик и делающая возможным специфически человеческую форму жизни, остается для нас незримой, дискредитированной авторитетом власти, вытесненной на периферию.
Защита русской культуры как эскалация варварства
В условиях масштабного вторжения Российской Федерации в Украину любое высказывание, нацеленное на защиту и оправдание русской культуры, неизбежно обернется своей противоположностью – защитой и оправданием варварства. Поддерживая риторику российских властей, протестующих против сноса памятников российским императорам или поэтам (примечательно, что в первую очередь судьба статуарных форм заботит российские власти), мы (намеренно или не осознавая этого) поддерживаем уничтожение украинского материального культурного наследия и маргинализацию современной российской культуры. Аргументируя в пользу автономии и безусловной ценности культурной сферы как таковой, мы отчуждаем себя от ее актуальных форм: от ее связи с нашей телесностью, нашим чувством присутствия, невербальной и фоновой коммуникацией с другими через синхронизированные и коллективно артикулированные, аффективно насыщенные материальные среды, с проектированием нашего будущего и многим другим, предполагающим свободную циркуляцию разнообразных ресурсов для нашего воображения.
Культура как нормативный горизонт под контролем государственных институтов и создаваемой ими "традиции" – это своего рода воронка, поглощающая психическую энергию, воображение и тела индивидов ради поддержки призрачного существования "вневременных форм", безразличных к индивиду и даже жестоких по отношению к нему, таких как "великая русская культура", "искусство", "Россия". Культура как среда обитания и глобальный ресурс – это, напротив, процесс аккумуляции энергии, форм жизни, образцов поведения, проектов, находящихся в постоянном распоряжении индивида и составляющих ныне его "естественную среду обитания".
Культура – это не верхние ярусы воображаемой пирамиды "достижений человечества", а поверхность, на которую каждый может опереться и по которой постоянно движется в выбираемом им самим или ею самой направлении. С этой точки зрения само слово "культура" уже не вполне адекватно тому, что оно призвано означать. Чем меньше мы его сегодня используем, тем шире оказывается наш угол зрения, вследствие чего сама сфера "культурного" становится более инклюзивной и разнообразной. Культура – не сфера "возвышенного и прекрасного", а среда, непосредственно связанная с качеством и даже продолжительностью жизни каждого человека.
Будущее русской культуры: без места и имени
В заключение – попытка прогноза. Война в Украине нанесет непоправимый удар по мифологии "великой русской культуры". Речь здесь идет об установлении неизбежной и (на многие годы, если не десятилетия вперед) неразрывной ассоциации "русского" и "деструктивного", а также о результате совершенно понятной и даже оправданной приостановке циркуляции "русского" в международном публичном пространстве.
Адекватная реакция на этот неизбежный процесс заключается в безусловном (и молчаливом) принятии этого обстоятельства и усилении критической саморефлексии. Русская культура, конечно же, не исчезнет. Она (как и любая другая культура) давно уже интегрирована в мировую культуру (понимаемую в описанном выше смысле), разойдясь по ее капиллярам множеством микроскопических и ситуативных воздействий: в виде многократно воспроизведенных образов, в виде эха формулировок и фраз, прозвучавших на множестве языков, в виде специфической атмосферы опытов чтения, восприятия ландшафтов и многого другого.
Как уже было сказано, современная культура в целом – это не статичная коллекция объектов и событий прошлого, а подвижная и насыщенная среда, в которой не так велико различие между внешним и внутренним, материальным и образным, воображением и действительностью, отечественным и зарубежным. Культура сегодня лишь в незначительной степени поддается локализации и, соответственно, связанным с ней формам контроля. Культура не сводится ни к значимым артефактам, ни к каким-либо другим фиксированным смысловым единицам (романам, стихотворениям, музыкальным произведениям). Если понимание и практики русской культуры начнут трансформироваться в этом направлении, это станет интегральной частью будущих процессов нормализации в России.
Илья Инишев – философ, профессор Высшей школы экономики в 2010–2022 гг. Уволен из ВШЭ за публичное выражение антивоенных взглядов.
Высказанные в рубрике "Мнения" точки зрения могут не совпадать с позицией редакции
