Эту неделю жители Иркутска объявили "неделей несогласия" – до 1 мая включительно они каждый день выходят на одиночные пикеты в поддержку политических заключенных, в том числе арестованных после акции 21 апреля.
23 апреля суд Иркутска арестовал веб-дизайнера Вячеслава Воробья на 10 суток. Ему вменили организацию митинга в поддержку Навального от 21 апреля, хотя его даже не было на акции. 22 апреля по той же статье были арестованы на 9 и 10 суток соответственно предприниматель Дмитрий Толмачёв и сотрудник энергокомпании Павел Чернухин. При этом на митинге присутствовал только Толмачев.
В тот же день суд Усть-Кута арестовал на 9 суток правозащитника из Иркутской области Алексея Тупицина. Его признали виновным в организации митинга 21 апреля, которого на самом деле в Усть-Куте не было. После объявления приговора Тупицин в знак протеста объявил голодовку. По словам его коллег, Алексей голодает уже восьмой день – похудел на 5 килограммов.
22 апреля суд Иркутска также признал виновной в организации митинга Марину Сучкову за то, что она расклеила объявления с предложением регистрироваться на сайте в поддержку Навального, а на самой платформе есть призывы к акции 21 апреля. Расклейщице объявлений присудили 20 тысяч рублей штрафа.
"Сами стали политзаключенными"
По словам Григория Грибенко, главы иркутского отделения партии "Яблоко", идея акции не принадлежит какой-то партии или организации – "так решили все оставшиеся на свободе представители демократической коалиции". По словам активиста, на одиночные пикеты будут каждый день выходить новые люди. На первой акции, на которую сегодня выходил он сам, полицейские к нему не подходили, хотя пикет Грибенко провел недалеко от здания МВД.
– После 21 апреля в Иркутской области сидят четверо – Алексей Тупицин, Дмитрий Толмачев, Вячеслав Воробей и Павел Чернухин. Они были арестованы якобы за организацию акции за освобождение Алексея Навального и других политзаключённых. Хотя ничего они не организовывали, все четверо в штабе Навального, к примеру, и не состоят. Трое из них даже на самом митинге не были – не доехали, потому что их задержали раньше. Да, трое записали видео, в котором сообщили, что выйдут 21 числа в центр города, а вы, мол, решайте, сами. Но их же даже не за призывы посадили, а за организацию. К которой они не имели отношения. По иронии все они сами стали политзаключенными, в защиту которых выступали.
– Вас удивили такие приговоры? Аресты и по 8–10 суток.
– К сожалению, это уже не удивляет. Административные аресты на фоне уголовной ответственности, которая на полном серьезе грозит, например, программисту Дмитрию Надеину, за пост про ФСБ.. Я считаю, что его просто-напросто в заложниках держат – назначили психиатрическую экспертизу, а по делу о якобы призывах к терроризму, основанием которого стала лишь публикация в сети – меру пресечения избрали – поместить под стражу на время следствия!
Печально, но привыкли уже и к таким нарушениям правоприменительной практики. Что уж говорить о том, что в стране действует антиконституционный закон, запрещающий публичные мероприятия несогласных с действующей властью.
Я не думаю, что наши пикеты приведут к тому, что арестованных освободят раньше срока или перестанут таким же способом сооружать уголовные дела на протестующих, но не выйти мы просто не можем. Там же наши товарищи сидят. Уже всех пересажали, нельзя оставаться дома.
– Без штабов Навального сложнее действовать?
– Конечно, сложнее. Они чаще остальных были инициаторами каких-то встреч, обсуждений, многие идеи уличных акций или выборных инициатив исходили от них.
"Штабы – локомотив"
Дмитрий Литвин, активист, больше года назад осужденный за пост в соцсети по уголовной статье об оскорблении чувств верующих, замечает, что, признав Фонд борьбы с коррупцией (организация внесена российскими властями в список "иностранных агентов", в Фонде с этим решением не согласны) и штабы Навального экстремистскими организациями, суд в России приравняет борьбу с коррупцией к экстремизму.
– Вы сказали, что поддерживаете неделю несогласия, – считаете, уличные протесты все еще эффективны?
– Дело не в эффективности, а в том, что у людей есть конституционное право собираться. Вопрос эффективности – это очень философская штука, он математически неизмерим, поэтому тут о вкусах не спорят. А то, что нарушаются конституционные права людей, – это очевидно.
Во-первых, арестованные не были организаторами акции 21-го. А во-вторых, у людей есть право мирно собираться. Сейчас в России стало обычным делом, когда один закон противоречит другому. Но одно дело федеральный закон [о запрете несогласованных публичных акций], другое дело Конституция. Иерархия законов не соблюдается.
– Как вы отреагировали на новость о закрытии штабов Навального?
– Это ужасно, конечно. Считайте, у нас в России борьбу с коррупцией к экстремизму приравняли. Неприятный прецедент. Хотя протестную активность в России давно подавляют. Но сейчас любая организованная форма деятельности на активистских началах – это сразу прямой билет в лучшем случае по 282-й (статья УК РФ о возбуждении ненависти или вражды. – Прим. С.Р.), а в худшем – за организацию какого-нибудь террористического сообщества.
Еще в 2015 году, когда мы с ребятами-анархистами устраивали в Иркутске акции – например, "Стратегию-18" против полицейского произвола – каждый месяц на митинг выходили с правозащитниками, нас начали преследовать. Нас тогда задержали всех вместе, меня осудили, потом начались дела против анархистов по всей стране (сейчас Литвин вышел из движения анархистов. – Прим. С.Р.). На более-менее организованные группы заводили сразу громкие террористические дела – уже тогда становилось ясно, что активизм не приводит ни к чему, кроме как к отсидке. Если для обывателя дела против анархистов выглядели еще не очень устрашающе – все-таки для большинства это полуподпольные непонятные ребята, среди них много маргинальных, можно сказать, личностей, то когда взялись за штабы Навального... Там совершенно открытые политики, люди, которые принимают участие в выборах, взрослые люди, у которых есть семьи, – это уже переходит все границы. Да, это уже точка в вопросе организационного противостояния власти. Полный запрет на любое несогласие.
– Во что трансформируются теперь протестные настроения?
– На выборах, вероятно, будет больше наблюдателей, как минимум. Но я не уверен, что даже массовые фальсификации на выборах выведут большое число людей на улицы – у нас сколько выборов было, доказательств фальсификаций просто море – от каких-то локальных на избиркомах до целых математических расследований, где подтверждается, что цифры просто не сходятся, что были вбросы. Это подогревает недовольство людей, но, мне кажется, они не готовы массово выходить на улицу без локомотива, которым, без сомнения, были штабы Навального. Но есть надежда – что вывески штабам пришлось снять, но сами локомотивы, конечно, никуда не делись.
Вот в Беларуси подобного локомотива не было, зато была большая решимость у самих жителей, может быть, большее отчаяние, чем у россиян. А в России много людей, которые недовольны жизнью, им не нравится ни Путин, ни Навальный, но они не готовы выйти на улицу в принципе.
"Главная битва – еще впереди"
Павел Харитоненко, единственный иркутянин, арестованный за митинг 31 января, находится под угрозой "дадинской" статьи (ст. 212. ч. 1 УК РФ; за неоднократное нарушение порядка проведения публичного мероприятия. – С.Р.), поэтому на акции до истечения срока давности последнего приговора не выходит, но считает, что одиночные пикеты нужны, тем более, что сейчас это последняя разрешенная форма протеста.
– Я считаю, что неделя – это мало, нужно постоянно выходить, говорить об этом. Это, конечно, поддержка в первую очередь политзаключенных. Политзаключенные не появляются ниоткуда – это действия власти как первопричина. Поэтому нужно выходить за политзаключенных, против узурпации власти, тирании в целом. У нас ФБК закрыли, штабы Навального разгромили. Причин выходить масса – гонения, репрессии. Кто-то очень сильно боится потерять власть и ответить за свои поступки.
– В частности, проиграть ближайшие выборы?
– Я думаю, да, это связано еще и с этим, потому что все прекрасно понимают, что рейтинг у власти, мягко скажем, низкий, любые действия, направленные на дальнейшие разоблачения, политическая конкуренция просто разрушит этот режим, поэтому они давят всех. Давят уже в соцсетях всех, на улицах, давят политических оппонентов, причем даже из системной оппозиции. Тот же Бондаренко, Платошкин. То есть они боятся уже всех абсолютно.
– Когда узнали об арестах иркутских жителей, не самых ярких активистов, сильно удивились? Или ожидали, что и до них очередь дойдет?
– Все, кто более-менее в курсе политики, все этого ожидали. Люди, которые не связаны с политикой, вижу, у них уже появилось ощущение беспомощности.
Людей, которые и раньше интересовались политикой, были активны, это провоцирует на протест, но людей аполитичных это удручает – да, они наконец начинают интересоваться выборами, законами, но не понимают, что с этим делать. Поэтому, мне кажется, такие акции, как "неделя несогласия", помогают им понять, что, несмотря на череду судов, штрафы и даже аресты, не нужно бояться, нужно выходить, нужно участвовать в политической жизни законными методами. Пока одиночный пикет у нас остается последним законным методом заявить свою позицию.
– По поводу законности – четверо последних арестованных, их же осудили как организаторов, хотя основанием было только видеообращение, в котором они даже не призывают на митинг, а просто сообщают, что сами пойдут.
– Это, к сожалению, уже не удивляет. У меня была похожая ситуация в январе – 20 суток отсидел за сообщение в телеграме, анонимное. Там не было не то что доказательств, а вообще причин для задержания и тем более ареста на 20 суток. И это же не первый пример. Они [власти] давят протест уже давно и в социальных сетях, не дают людям высказывать свое мнение вообще никак. По сути, вы можете обсуждать это на кухне только среди своих близких и знакомых. Если будете обсуждать там, где никого не знаете, – за вами тоже могут прийти. Власть очень боится того, чтобы люди выражали свое мнение, несогласие. Понимают, что реально обыватели уже против происходящего. Может быть, они даже не против конкретных личностей во власти – общаюсь с людьми аполитичными, тем до сих пор все равно, какая власть, но они уже понимают, что в стране "происходит что-то не то". В итоге они начинают это обсуждать, постепенно интересоваться политикой. Именно этот зарождающийся интерес власть пытается пресечь, просто обсуждения даже.
– А пойдут эти аполитичные обыватели на выборы?
– Как говорится, все в наших руках – в том числе в руках активистов, СМИ. Как мы будем на это реагировать и как вы будете это освещать – все зависит от этого. Большая часть людей пойдут на выборы только в том случае, если будут думать, что от них что-то зависит. Если они будут видеть мощные пикеты, статьи, они поверят, что есть и другие реальные люди, которые борются за свои и за их права, тогда они могут пойти на выборы.
А если будет тишина, если сейчас разгромят абсолютно всех и после никто не выйдет на пикеты, никто не скажет слова против – тогда большинство на выборы просто не пойдут. Подумают, а какой смысл идти?
– С закрытием штабов, дела против ФБК протестная активность сильно снизилась?
– Да, это сражение мы проиграли. Но, как говорится, главная битва еще впереди.
У нас [в Иркутске] всегда политическая жизнь кипит. У нас хватает активистов. И вместе уже давно скоординировались совершенно разные партии, движения, отдельные активисты. Все друг с другом общаются, все ходят на акции. Все же понимают, что беда у нас одна.
К счастью, мы подошли к такому моменту, что уже людям не нужно говорить даже, они сами выходят, сами что-то делают. Может, это не всегда попадает в СМИ, но активисты после ареста Навального стали, на мой взгляд, еще активнее. Но и против них стали действовать гораздо активнее.
"Шокеры применяли шире"
Эти слова подтверждает статистика портала "ОВД-Инфо". По данным аналитика проекта Григория Дурново, во время апрельского митинга задержания не казались настолько массовыми, как в январе, поскольку многие из них провели либо накануне акции (за день-два или с утра 21 апреля), либо после.
– Формально, по последним данным, 21 апреля и позднее были задержаны 1964 человека в 97 российских городах. Но мы понимаем, что фактически за апрельскую акцию задержали больше – задерживали либо перед митингом, либо уже после. Таким образом они [власти] могли решить, на наш взгляд, несколько задач сразу, но главное – сделать задержания не такими открытыми для общественности, потому что одно дело, когда участника крутят на митинге под камерами других участников и фотокоров, а другое – когда подкарауливают у дома. Чаще стали задерживать тайком и поодиночке. В таких условиях и сопротивляться человеку сложнее – он один против нескольких полицейских, а на митингах были случаи – отбивала толпа, – поясняет Дурново. – При этом не скажу, что случившиеся на самой акции задержания стали "мягче" – по данным "ОВД-Инфо", шокеры омоновцы в Петербурге стали применять даже шире и жестче по отношению к задержанным, если сравнить с акциями в январе. План "Крепость", когда к задержанным полицейские тотально не допускают адвокатов, тоже активно использовали – такие случаи мы фиксировали в Санкт-Петербурге, Екатеринбурге, Пензе, Липецке, Воронеже, Астрахани.
- 21 апреля в городах Сибири и Дальнего Востока прошли массовые акции в поддержку оппозиционера Алексея Навального, который 31 марта объявил голодовку с требованием допустить к нему в колонию №2 Покрова Владимирской области лечащего врача. В акциях приняли участие тысячи жителей, несколько десятков задержаны. По данным "ОВД-Инфо", больше всего задержаний в регионах Сибири и Дальнего Востока зафиксировано в Барнауле (58), Кемерове (36), Новокузнецке (31). По всей стране "лидером" по числу задержанных стал Петербург – 839 человек.
- После акций лечащие врачи Навального сообщили о том, что его доставили в гражданскую больницу для диагностики, а им через адвокатов передали результаты обследования. Врачи попросили политика прекратить голодовку, иначе ему грозит отек мозга. 23 апреля политик объявил о выходе из голодовки.
